Избранные произведения - Пауль Хейзе
Только Анна прервала игру.
— Пошли есть суп, — напомнила она певучим, приглашающим тоном, глядя на пару по-матерински, сверху вниз.
— Пошли есть суп! — весело повторили девушки, передразнивая напевную интонацию Анны. И молодежь стайкой устремилась к столу для прислуги, а вместе со всеми и Катри, чему Конрад немало удивился, как будто в этом было нечто неподобающее.
Он задумался. Может быть, отважиться и от своего имени пригласить ее за семейный стол?
Но она уже торжественно расстелила на коленях салфетку и, развеселившись по поводу его удивления, издалека смеялась ему.
— Мне и здесь великолепно сидится, — заявила она.
В то время как Конрад нерешительно приближался к своему месту, ему достался тычок под ребра, притом весьма чувствительный.
— А со мной, — пролаял астматический голос, — со мной-то, что же, уже и не здороваются, так, что ли? Нас, стало быть, уже и не замечают? Конечно, я не кельнерша, не могу похвастаться гладкой мордашкой. Я всего лишь старая Урсула или «тетя-ведьма», как ты меня окрестил в былые времена, помнишь? Когда ты решил, что после моих приездов всегда бывают несчастья. А ведь ты сам всякий раз устраивал какую-нибудь очередную глупость и за то получал розги. Один раз забрался на крышу и испортил черепицу, в другой раз изукрасил себе физиономию, а в третий выпустил лошадей в сад Хайни и так далее — всего не перечесть. Так уж люди устроены: натворят глупостей, а потом расхлебывают кашу, которую сами же и заварили…
— Здравствуй, тетушка! — остановил Конрад этот словесный поток. — Вообще-то я сегодня уже имел удовольствие приветствовать тебя, впрочем, издали. Мое почтение! Тебе надо отдать должное: ты храбрая, тетушка, ни дать ни взять — святой Георгий. Неужели никого пока не выгнала из дома? А что скажешь насчет бедной тетушки-изюмины?
Тетушка-ведьма бросила в сторону тетушки-изюмины злой взгляд, клацнув челюстью, будто такса, проглотившая крысу.
— В доме может править кто-то один, а не двое сразу, — протрубила она.
Конрад отвесил ей отменно учтивый поклон.
— Верноподданнейше слушаюсь единовластную повелительницу дома. — Потом снова подал тетушке руку в знак приветствия.
Однако тетушка жеманно отдернула руки и ретировалась.
— Ты вовсе не обязан, ежели не хочешь. Я тебя не принуждаю.
— А я тебя тоже, — ответил он, не обращая внимания на тетушкину ретираду, и уселся за стол. — Анна! А мать появится за обедом?
— Думаю, что да, но попозже. Она как раз одевается.
— А ты? Ты что, не будешь обедать с нами?
— Нет, я буду подавать отцу.
— О горе! — простонал Конрад.
Горячий суп благотворно подействовал на все общество и развязал языки.
— Откуда все эти великолепные букеты лиловых цветов? — спросил Конрад, обращаясь к тетушке. Он извлек цветок из букета и понюхал.
В ответ ни слова.
— Суп — что надо! — сказал он спустя какое-то время. — Низкий поклон тому, кто его приготовил.
Тетушка искоса злобно взглянула на него и что-то пробормотала себе под нос. Наконец она удостоила племянника ответом:
— Скажи, если бы ты знал, что суп варила я, то уж наверняка счел бы его невкусным?
Немного выждав, Конрад сделал третью попытку заговорить:
— Какая сегодня великолепная погода, на небе ни облачка.
— Да, погода была бы подходящей, — пробурчала тетушка, — если бы и люди были такими, как полагается.
Конрад был сыт по горло такой беседой. Пересилив себя, он подавил желание говорить, намеренно отводя взгляд от брюзгливой тетушки. При этом взор его невольно остановился на кельнершах. Что и говорить, девушки выглядели чертовски симпатично в своих новеньких, легких летних платьицах, цвета которых представляли собой самую невообразимую смесь, вполне, впрочем, подходящую. Действительно, трудно было решить, которой из них отдать предпочтение — то ли Берте с ее мягкими, словно шелк, волнистыми каштановыми волосами, гармонировавшими с платьицем в белую и бирюзовую полоску, то ли бледной Хелене с ячменно-светлой головкой, одетой в белое платье с розовыми лентами, словно агнец из альбома, ведомый за ленточку ангелом. А, может, рыжей курчавой Жозефине? Правда, разве летом носят черные платья? Ну, Жозефине это лучше знать, чем ему — ведь ей черный цвет удивительно к лицу. И только Бригитта, этакий ленивый бегемот, явилась в нелепом коричневом повседневном платье. А среди всех них прямо и неподвижно восседала Катри в своем накрахмаленном черно-белом костюме кантона Берн. Конрад даже мысленно чуть было не оговорился: «в мундире». Стоило ей вместо ножа и вилки дать щит и копье — и вот вам самое совершенное воплощение Гельвеции[82] на серебряном пятифранковом талере или крылатая аллегорическая фигура на рекламном плакате государственной выставки. Например, «Земледелие и трудолюбие народа» или что-нибудь в этом роде. Разве при виде такой девушки не заглядишься невольно на сияние горных вершин в рассветных или закатных лучах?
Так он поочередно останавливал свой взгляд на всех девушках. Они, в свою очередь, тоже смотрели в его сторону, отчего возникли оживленная игра глазами, сверкающие взгляды, подмигивание. У Конрада чесался язык, ему не терпелось поозорничать.
— Ваше здоровье, Бригитта, — начал он, подняв рюмку. — Вы когда-нибудь уже пили вино без никотина?
Бригитта принялась возмущенно защищаться.
— Тьфу! — презрительно буркнула она, с отвращением вытирая губы. — Вино без никотина — что мед без сахара. — При этом она победно огляделась вокруг, дабы удостовериться, что все наслаждаются ее остроумием.
А поскольку вокруг раздались смешки и посыпались поучения (до нее все еще не доходило, что она сморозила глупость), Конрад занялся Жозефиной, которая просвещала Бригитту так усердно, словно миссионер язычников.
— А вы, Жозефина? Вы ведь кажетесь себе в высшей степени умной! Не разгадаете ли следующую загадку? Кто берет что с чем?
Жозефина принялась изо всех сил думать.
— Кто берет что с чем? — пробормотала она, повторяя фразу, а глаза ее тем временем искали ответ на потолке. Вдруг она уверенно заявила: — Господин Ребер возьмет только какую-нибудь с хорошими деньгами!
— Превосходно! — похвалил Конрад. — Жаль только, что не отгадали. Вот разгадка: «Страху приходит конец».[83]
За этим последовала коллективная пантомима сочувствия. Выразительные гримасы должны были обозначать сочувствие по поводу утраты остроумия Конрадом. Но Катри не преминула отбрить Конрада своим острым язычком.
— Это казарменная острота! — пренебрежительно заявила она.
— Ладно. Тогда я преподнесу вам кое-что насчет вашего родного кантона. Одного опасаюсь: сие окажется немного не по зубам, потому что ответ требует крутого подъема на верхние ступеньки образования. Что с корнем — роз процветает в кантоне Берн?
— Роза любви! —
