Виллем Элсхот - Избранное
А если вы хотя бы несколько раз не уплатите в срок, Майер заберет свое барахло назад, прикарманив все взносы — в счет своих трудов и амортизации, а затем продаст его заново другой парочке, которая только собирается вступить в брак. Каждый месяц один из сотрудников бюро регистрации браков за соответствующую мзду сообщает им фамилии и адреса всех тех, кто уже успел заикнуться о свадьбе. Иногда дело не ограничивается мебелью, потому что Майер поставляет также подвенечные платья для невест и черные костюмы для женихов. Он поглядывает и на живот девицы — всякое ведь бывает — и сразу же волочит люльку, детский стульчик и кружевные пеленки. В Музее Отечественных и Импортных Изделии все еще стоит кровать, которую я получил от одного из конкуренток Майера. Его фамилия Вайнштейн, и он продал меховое манто стоимостью в тысячу четыреста франков одной торговке креветками, которой пришлось расстаться со своей покупкой, потому что она не смогла выплачивать задолженность больше четырех лет. На манто наложили арест в тот самый момент, когда дама входила в дансинг. И как она ни кричала, что уже четыре года выплачивает деньги, ей это не помогло. Она вцепилась в свое манто, как в единственного ребенка, и ее волочили через всю улицу, пока удалось вырвать его из ее рук… Я случайно шел мимо и спросил, что тут происходит. И тогда мне все рассказала ее дочь, потому что сама торговка креветками уже совсем утратила дар речи. «Взгляните на мою мать, мсье. Это все сделали евреи с улицы св. Катерины», — сказала девушка, тогда как мать хранила горестное молчание. Я сразу же отправился к Вайнштейну, и он подписал формуляр, поняв, что со мной шутки плохи.
— Так! — сказал Боорман. — Вот эту захудалую обувную фабрику тоже надо включить в наш список — ее хозяева, видите ли, иллюстрируют свою рекламу фотографией с птичьего полета. Это, пожалуй, еще хлеще «Отеля Вашингтон»! Видите лес заводских труб, вздымающихся к облакам? Надо сказать, что я случайно знаю эту крысиную нору. Одна-единственная жалкая труба принадлежит фабрике, все же остальное — соседнему газовому заводу, как, впрочем, и необъятное море складских помещений, простирающееся вплоть до горизонта. Эту фирму тоже легче всего поддеть на крючок гигантскими преувеличениями: дайте им гигантские ботинки, гигантскую кожу, гигантскую статистику! Вы напишете, к примеру, что если поставить рядом все ботинки, которые «Лярош, Классенс и компания» изготовили со времени основания фирмы, то получится гигантская цепь — такая длинная, что она протянулась бы от Парижа до Владивостока. Можно и так: эти ботинки, если их уложить штабелем, образуют гигантскую колонну с основанием в один квадратный метр и не менее десяти тысяч метров в высоту — иными словами, на тысячу метров выше самого высокого пика Гималаев. И наконец, вы скажете, что если бы кожа, из которой изготовлены эти ботинки, была железом, его хватило бы на постройку двадцати пароходов водоизмещением тридцать тысяч тонн каждый. И мы перекроем их роскошный снимок с птичьего полета такими фотографиями контор и мастерских, о которых Лярош и мечтать не смел. Сперва контора. Его два с половиной клерка будут сидеть на переднем плане и смотреть в аппарат, а на заднем плане мы разместим обувщиц, упаковщиц и других работниц, каждая будет держать ручку или защепку для писем, и всех мы заставим смотреть на пол, чтобы их нельзя было опознать. Затем — мастерские. Для этого мы пригласим на время обеденного перерыва несколько сот человек с газового завода. Каждый из них взвалит себе на плечи пустой ящик, мы попросим их прошагать по двору цепочкой и сделаем снимок с подписью: «Продукция одного дня готовится к отправке в Южную Африку».
— А напоследок мы возьмем вот этого чудака обойщика, — объявил Боорман. — Запишите:
Жан Ламборель-старший. Обои высшего качества.Фирма не имеет филиалов.
— Чувствуете стиль, де Маттос? Всю импозантность этого слова «старший»? Достаточно поставить после своей фамилии «старший», «младший», «отец и сын», «брат и сестра» или же приписать фамилию жены, и человек как бы возвышается до уровня дворянского сословия и все биржевые маклеры снимают перед ним шляпу. Подобно тому, как иной козыряет своими филиалами в Лондоне, Париже и Амстердаме, Ламборель козыряет отсутствием филиалов, и он совершенно прав… Разве не дозволено филантропу хвастать деньгами, которых у него уже нет? А коммерсант, знающий свое дело, всегда считает, что он лучше своих конкурентов, какой бы ни была его фирма — самой большой или самой малой в стране. Его фирма превосходит все остальные, потому что она такая, какая она есть. И когда Ламборель провозглашает, что у него нет никаких филиалов, он хочет этим сказать, что ему, Ламборелю, глубоко чужда вся эта суета с филиалами, что выколачивание прибыли для него, в сущности, лишь побочное занятие, а его истинная цель — создавать подлинные произведения искусства, что он беззаветно предан своему делу и трудится главным образом на благо грядущих поколений, тогда как фабриканты, имеющие филиалы, только о том и помышляют, как бы за счет клиента выплатить комиссионные всяким подозрительным маклерам и посредникам. Они способны на все и готовы оклеивать обоями хоть фасады домов. Статью о Ламбореле надо сделать побыстрее. Вы могли бы начать примерно так: «Из всех архитектурных материалов бумага, несомненно, таит в себе самые замечательные возможности для решения такой прекрасной и неиссякаемой темы, как декорирование». Кое-что на этот предмет вы найдете в моем столе. Скорее всего под рубрикой «Мрамор» или «Цемент».
Этот банк, др Маттос, тоже включите в список.
Национальный и Интернациональный банк.Все финансовые операции: коммерческие, промышленные, региональные и местные. Биржевые операции. Обмен валюты и так далее. Сберегательная касса. Инкассация. Учет и переучет векселей. Исчисление вексельных курсов.
— Делается это так, де Маттос. Сначала берут в аренду дом. Не просто первый попавшийся дом на первой попавшейся улице, а «универсальный» дом на той или иной «континентальной» улице с парадным подъездом в виде триумфальной арки. Убогая кирпичная кладка дома маскируется мрамором, а сейф оборудуется, как алтарь. Затем приглашают Жана Ламбореля-старшего, того самого, у которого нет никаких филиалов, и Шарля ван Ханзена. Жан разукрашивает стены, а Шарль должен расставить старинную и современную мебель и развесить дюжину портретов нашей обожаемой августейшей четы. Все это покрывается густым слоем золотой краски, но еще до того, как она подсохнет, приглашают журналистов, которых поят до бесчувствия. Статьи проще всего заготовить заранее, а репортеры уж потом присобачат к ним начало и концовочку. Наконец, следует пожертвовать кругленькую сумму в пользу слепых ветеранов войны — ведь с обыкновенными слепыми далеко не уедешь, — а затем во всех газетах закупить целые страницы для рекламных объявлений, чтобы поведать отечеству о своих безграничных возможностях. После этого надо ждать развития событий. И тут начинается развеселая карусель текущих счетов, чеков, кредитных билетов, акций, купонов, телеграмм, автомобилей, простых и выигрышных займов, прав на эксплуатацию шахт, посыльных в галунах и попечителей могилы неизвестного солдата. Все это варево аппетитно кипит, а сливки с него снимают директора, которые, улыбаясь и перешептываясь, обходят биржу. Если их только двое, то лысый изображает кипучую энергию, а волосатый держится, как патриарх. Мы должны ввалиться к ним и тотчас же признать, что «из всех пружин экономики банк, несомненно, таит в себе самые замечательные возможности для решения такой прекрасной и неиссякаемой темы, как национальное развитие». Ибо вереница наших стилистических перлов — эти «несомненно», «из всех», «замечательные», «прекрасные» и «неиссякаемые» — поражает клиента как гром совершенно независимо от того, к чему или к кому относятся эти слова — к мрамору, цементу, бумаге или же к маршалу Фошу. Например: «Из всех маршалов Великой войны маршал Фош, несомненно, таит в себе самые замечательные возможности для раскрытия такой прекрасной и неиссякаемой темы, как национальная слава». А затем мы конфиденциально сообщим директорам, что в министерстве проявляют некоторое беспокойство. Мы не станем уточнять, по какому поводу. Скорее всего директора банка сами это знают. И еще мы сообщим, что наше «Всемирное Обозрение» начало вести расследование. Тут нам сразу же предложат сигары и портвейн, а двери тщательно прикроют. Под конец директор похлопает меня по животу, скажет, что я чудеснейший парень, и заткнет мне глотку жирным заказом.
