Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн
— Я прошу его спуститься к госпоже Норе Шаттих, этажом ниже, и сказать ей, чтобы она заглянула ко мне. Уже пора.
— Да где же ты? Я перебрала шесть номеров и нашла тебя совершенно случайно. Где ты? И что с тобой делают, Марго? Марго!
— Я сижу у Шаттиха — привязана к его письменному столу.
Слышно было, как Сузи глотнула воздух. Марго положила трубку и стала ждать.
Она пыталась угадать, что делает Шаттих в своем роскошном зале. Где-то в отдалении время от времени распахивалась все та же дверь. Тогда ей казалось, что из апартаментов Шаттиха доносятся совсем иные звуки, чем прежде: не то визг, не то смех. Но Марго все еще не имела оснований сказать: «Сударыня, вот теперь он в ваших руках». Шаттих основательно себя обезопасил. Да и где же Нора достанет ключ? Марго ничего не могла придумать. Она так много увидела в Спортпаласте, но проделки Шаттиха остались для нее скрытыми.
Задумавшись, Марго не заметила, как позади нее отворилась дверь. Вдруг, словно образ из ее видений, возникла перед ней горничная Мариетта. Когда Марго ее, наконец, увидела, девушка рассмеялась, но зажала рот рукой.
— Тут дело добром не кончится, — начала она. — Рано или поздно старуха накроет его, может быть даже сегодня. Она весь вечер мечется по комнатам и курит сигареты с опиумом. В конце концов ее стошнит, а может быть, она явится сюда… Вот ключ, — сказала она озадаченной Марго и положила его на письменный стол. — А как вам тут живется с Зиги? — Она с лукавой улыбкой подошла к манекену. — Я знавала одного Зиги. Он уже умер. А похож был.
Марго одолевало желание закатить пощечину этому чучелу. Но как только она подняла руку, так называемый Зиги повторил ее движение и вся его пятерня неожиданно прошлась по лицу Марихен. Та закричала и отпрянула, на ее щеке сразу проступили красные полосы.
— За эту подлость ты еще поплатишься. — Она подошла к передней двери и отперла ее. — Теперь старуха может войти, будьте готовы ко всему.
Марго и вида не подала, что все это ей на руку.
Она только поторопилась спросить уходившую девушку:
— Этот ключ — от зала? Как вы думаете, будут какие-нибудь результаты, если старуха туда нагрянет?
— Еще бы! — коротко бросила, уходя, Мариетта. На пороге она еще раз обернулась: — Хотите на прощанье оказать мне услугу? Тогда скажите старухе, что ключ принесла я. Лучше быть заодно с ней, чем с Шаттихом. Этот тип ненадежен.
А бывший рейхсканцлер вопреки этому презрительному отзыву был глубоко и не без основания убежден, что именно теперь он принял ряд плодотворных мер государственного масштаба. Прежде всего он уладил дело со священником церкви св. Стефана, а это сказалось на его отношениях со всеми политическими партиями. То, что Шаттих примирился с утренним звоном колоколов в соседней церкви, может быть и предопределит его возвращение на высокий пост.
Его Союз явился на совещание почти целиком. Союз рационализации Германии, разумеется, поднимался наверх по главной лестнице или на лифте. Из Берлина прибыли ближайшие деловые друзья. Шаттих взял на заметку всех местных членов Союза, не пожелавших к нему явиться. В числе гостей был бургомистр, уверявший, что это он привел священника. Господин Бауш — фирма «Электролюкс» — тактично промолчал, но на самом деле привести пастора удалось только стараниями его дочери. Теперь Бауш слушал в тесном кругу гостей, как государственный деятель разъясняет духовному пастырю сущность их Союза, опирающегося на реальную политику.
— Конечно, ваше преподобие, у нас могут быть разные взгляды, но всегда можно договориться, если в этом есть нужда. Лишь в те времена, когда такой нужды нет, не находишь общего языка. Сегодня, ваше преподобие, нас связывает не общность взглядов, а лишь нависшая над всеми нами угроза большевизма. Для вас преследование церкви то же самое, что для нас — отмена концессий, предоставленных нам Россией. И то и другое совершенно нестерпимо. Вы, надо полагать, так же не желаете мириться с этим, как и мы. Для меня существуют только две реальные силы: экономика и церковь. Мы с вами, ваше преподобие, на вид достаточно крепки, — заключил он не без юмора.
Особенно крепок на вид был священник. Тот как будто улыбнулся, но Шаттих, мастер разбираться в людях, понимал, что проступившие вокруг глаз морщинки не изменили выражения взгляда, который остался серьезным и острым. «Нелегкое дело», — думал политик. Его собеседник возразил:
— Если вы за войну с Россией…
Шаттих, протестуя, сделал широкое движение рукой, но пастор продолжал:
— Если вы за войну с Россией, господин рейхсканцлер, я должен вам сказать, что церковь ведет лишь духовную борьбу и неизбежно одерживает в ней победы.
— Помощь со стороны промышленных кругов еще никому не вредила.
— Я этого и не говорю. Вполне возможно, что мое церковное начальство признает общность некоторых внешних обстоятельств, вызывающих тревогу у нашей церкви и, как вы изволили сказать, у экономических кругов, и согласится воспользоваться этой общностью в своих чистых целях.
— В чистых целях, — благосклонно повторил политик, так как эти слова были произнесены с ударением. — Ведь вы, ваше преподобие, сообщите о нашей беседе кому следует.
— Я обязан доложить о ней более высоким инстанциям.
— Правильно. Было бы хорошо, если бы ваш папа издал указ. — Он тут же поправился: — Буллой против большевиков его святейшество произвел бы сенсацию. Ее ждут. Впечатление было бы такое же, как от звуковой кинокартины, снятой по последнему слову техники. Верующие вздохнули бы, наконец, полной грудью, поверьте мне.
— Вам-то как верующему это понятно, — подтвердил священник, сам впадая в юмористический тон. Но затем в раздумье заметил: — По моему личному мнению, папа не издаст буллы, на которую вы рассчитываете.
Шаттих засопел и вполголоса сказал:
— Хотите пари?
Они обменялись взглядами, пожали плечами.
Шаттих без всякого перехода заговорил о концентрации всех гражданских сил. Он слегка повысил голос.
Многие из присутствующих стали прислушиваться к его словам; он перешел на председательское место. Гости тоже разместились за столом. Шаттих говорил стоя, будто ему внимала вся подлежащая рационализации Германия. Честолюбие, выгода, до известной степени даже убеждения, — он умел сыграть сразу на всех струнах. В этом была его сила.
Друг Шаттиха, господин фон Лист из Берлина, исподлобья поглядывал на него через стол, думая примерно следующее: «В нем все же что-то есть. И не совсем зря я на него поставил… Этот пышный зал смешон… да ведь вкуса у них никогда не будет!..» Господин фон Лист имел в виду немцев, сам он
