Коммунисты - Луи Арагон
И никто не знает, не может знать, что немного подальше, южнее, уже началось отступление: генерал д’Аррас, командир 1-й легкой кавалерийской дивизии, даже еще до того, как войска на его участке пришли в соприкосновение с неприятелем, вынужден был дать разведотрядам приказ прикрыть с юга правый его фланг, оголенный ввиду ухода спаги с позиций. Отступил тот полк спаги, которым командовал полковник Марк[552]. Офицеры и солдаты были в большинстве своем люди весьма решительные. Почти все добровольцы. Закаленные в опасностях старые унтеры, служившие в Африке, молодые добровольцы-головорезы, которым нравилась живописная военная форма и арабские кони. Замешались в этот полк и папенькины сынки, любители спорта и приключений, и наемники колониальных войск, выпивохи, молодчики не очень строгой нравственности, но были тут алжирцы и марокканцы — совсем особая порода людей, поражавшая своей спокойной твердостью и чувством собственного достоинства, народ все рослый, терпеливый и крепкий… От них можно было ожидать многого. Но полковник Марк еще утром Д2, то есть тринадцать–четырнадцать часов назад, отдал приказ об отступлении, когда получил известие, что кавалерия Хюнцигера вырвалась вперед — до деревни Либрамон, так как полагала, что позицию защищают бельгийские войска, непроходимые Арденны и взорванные, как было обещано, мосты, — и кавалерия эта была смята немецкими танками вопреки всем предвидениям Высшего военного совета. И вот спаги — алжирцы и марокканцы, — ничего не зная и не понимая, беспечно двигались обратно к Семуа, в своих бурнусах, в плотно облегающих куртках, в касках, обвитых вуалью песочного цвета, все высокие, величавые, на породистых лошадях; вдоль их колонны шныряли юркие маленькие машины офицеров. И вдруг, когда этот спокойно отходивший полк в сумерках переправлялся через реку Семуа близ деревни Музев, продвигаясь по направлению к Сюньи, на него налетели немецкие авангардные части и смяли его. Взвод алжирцев, где Устрик оказался единственным европейцем, если не считать лейтенанта и сержанта (чему он был несказанно рад, потому что туземцы — народ безобидный в смысле политики, не то что другие… Пезе, который служил в другом полку — у марокканцев, говорил то же самое…), взвод этот отбился в лесу от своих, но потом, пробравшись берегом Семуа к западу, вверх по течению реки, соединился со своей частью около Лафоре. Спаги потеряли на востоке связь с кавалерией Хюнцигера…
Все это надо хорошенько себе представить. Настала ночь со второго на третий день, над войсками простерся мрак; на юге началось отступление, но его отраженная волна все ослабевала, перекатываясь сквозь армию Корапа к северу, так что эта отдаленная опасность не вызвала никакого движения армии Бланшара, находившейся за Намюром. На таком расстоянии большое тело не почувствовало, что огонь подбирается к его членам, оно лишь вяло шевелилось, как будто отгоняя мух, тревоживших его сон… В штабах выражали свое возмущение бельгийской армией: что это значит? Заверяли, будто на позиции Диль мы найдем организованную линию обороны, а вот нате вам… ничего, ровно ничего! Вы же видели… А между тем из ставки главнокомандующего подтверждают, что именно сюда, как и предвидели, будет направлен главный удар противника. Это, впрочем, и так совершенно ясно: недаром здесь сосредоточены лучшие наши моторизованные дивизии, наши отборные полки, современная военная техника, и сюда же спешат подтянуть основные силы… Ведь всегда считалось бесспорным положение, что в дуге Антверпен–Седан удар будет нанесен в разрыве Вавр–Намюр на позициях Диль: ринувшись через Голландию, немецкие войска выдохлись бы, а в люксембургском углу препятствием служат Арденны… Все попрежнему твердят, несмотря на сообщения (довольно еще смутные), что Арденны непроходимы для танков, — маршал Петэн сто раз это говорил…
Бельгийцы — вот где загвоздка! Они обязались задержать неприятеля, пока мы укрепляемся на позициях, — на это требовалось четыре дня и два дня арьергардных боев, которые должен был вести наш кавалерийский корпус… И что же! От Арлона до Льежа бельгийцы бросили позиции и удирают… Да-с, очень просто! Разрушение мостов они произвели так плохо, что это, повидимому, не останавливает немецкие танки. Что касается теории о непроходимости Арденн… Впрочем, не время сейчас спорить о теориях! А вот это уж бесспорно, что бельгийцы бросают свои позиции, решив, вероятно, что они свое сделали и могут уйти, очистив нам место. Бельгийские войска встречаешь повсюду — в полях, в лесах, на дорогах. Идут себе преспокойно, как будто меняют гарнизон. Даже не остановятся посмотреть, хорошо ли они взорвали укрепления. Даже и не подумают о том, чтобы задержать неприятеля, пострелять в него, потревожить. Ничего не делают. Они расходятся по домам. Встретятся с нами — молчат. И мы молчим. Что мы им можем сказать? У них свое командование. Ни они сами, ни их действия нас не касаются… Генерал Корап телефонирует военному губернатору Намюра… А тем временем вереницы светловолосых солдат с винтовкой на ремне уныло бредут по дорогам, просачиваясь ручейками между колоннами танков, танкеток, броневиков, которые все еще продвигаются за Маасом; но южнее, около Семуа, в этой сумятице уже заговорили пушки и началось отступление французов… Генерал Корап телефонирует бельгийскому генералу, который командует в Арденнах… Однако ни Корап, ни бельгиец не вправе ничего решать. Надо, чтобы сам Жорж обратился к высшему командованию бельгийских и английских войск, ибо военное сотрудничество с англичанами тоже требует совместного разрешения возникающих вопросов… и кроме того, некоторые бельгийские части сворачивают в английский сектор. Пока еще
