Коммунисты - Луи Арагон
Мягко выражаясь, то что называется, обычные трения между господами генералами.
Одним словом, Бийотт хочет, чтобы войска держались на позициях, предусмотренных планом Диль. Ему удалось уговорить генерала Бланшара. — Надо только ускорить подтягивание резервов. Прикажите, чтобы в пехотных дивизиях удвоили переходы, там народ крепкий, выносливый… все эти африканцы — закаленные ребята… Я, знаете ли, встретил по дороге марокканцев генерала Мелье[544]: в сердцах — геройство, на штыке — тюльпан!..
— Оглянитесь, посмотрите, генерал! — воскликнул Приу.
Позади них, с южной стороны, ширилось в небе багровое зарево. Ночные птицы метали огонь на Жамблу и Намюр. За этой огненной завесой находилась 9-я армия генерала Корапа. Она переправилась через Маас со всеми своими броневиками, моторизованной кавалерией, с полками спаги. В первый же вечер. По правде говоря, Корап хотел выждать со своей кавалерией у Мааса до Д2, как называли на стратегическом жаргоне 11 мая — второй день немецкого наступления. Но армия Хюнцигера, находившаяся южнее, на правом фланге, двинулась форсированным маршем и была уже около Либрамона, в самом сердце Арденн, к югу от леса св. Губерта[545]. Между нею и северным ее соседом образовалась брешь. Чтобы ее заполнить, генерал Жорж в первый же день, около шести часов вечера, послал Корапу приказ перейти Маас. Генерал Корап во время войны с племенем риффов в Марокко[546] не подчинился требованиям правительства и захватил в плен Абд-эль-Керима[547], вопреки указаниям Теодора Стега[548]. Но генерал Жорж — начальник Корапа, а спорить с начальством не полагается, не правда ли? Поэтому кавалерия генерала Корапа, две дивизии легкой кавалерии и одна бригада спаги были переброшены за Маас. В бригаде спаги — алжирский полк и марокканский полк. Учитель Устрик и крестьянин-виноградарь Пезе направлены были сюда из казарм Лаперин почти в то самое время, когда Гильома Валье послали с эскадроном капитана Бреа в район Дюнкерка. Устрика назначили к алжирцам, Пезе — к марокканцам. Встречались они редко. 10 мая оба полка, вступив в Бельгию через Пюсманж, стояли недалеко от Мааса в районе Монтерме, между Маасом и Семуа. Как раз взводу Пезе, которым командовал старый вояка из марокканского форта, поручено было держать связь с кавалерией Хюнцигера в легендарном лесу, близ аббатства св. Губерта.
За кавалеристами двигались к Арденнскому лесу самокатчики, артиллерия, команды саперов, связисты и всякого рода службы. Аббат Бломе, получивший в пятницу утром короткое письмецо от Жана, тоже направился к Арденнскому лесу в качестве сапера второго разряда одной из инженерных частей. С дивизией легкой кавалерии, оказавшейся теперь гораздо севернее двух полков спаги, от которых ее отделяла дивизия генерала д’Арраса[549], аббат Бломе, ехавший на грузовике, прибыл к вечеру Д1 (первого дня немецкого наступления) в городок Марш на реке Ломм. Поместили его вместе с офицерами в монастыре бенедиктинцев. Он завел разговоры с благочестивыми отцами относительно леса св. Губерта, находившегося совсем близко, к югу от монастыря, — того самого леса, где еще реет ореол Христа-Оленя, сказавшего охотнику: «Не убий…»[550] Выяснилось, что там до сих пор сохранился монастырь. На рассвете Д2 донесся отдаленный грохот: взрывали мосты на Урте. Аббат в это время копал минную лунку — саперы должны были заминировать железную дорогу и шоссе.
Аббат остановился на минутку и задумался: занимается он каким-то странным делом, а ведь всего лишь в полутора километрах стоит в лесу церковь романской архитектуры; так и не удастся ее осмотреть. Тут за ним пришли: его команду вызвали; оказалось, что бельгийцы промазали — не сумели как следует взорвать мосты. Саперам пришлось самим заканчивать эту неумело начатую работу и отгонять толпу беженцев, которые перебирались через Урт по наполовину провалившемуся мосту. Надо сказать, что нелегко было заставить их остановиться, но зато когда взрывом взметнуло в воздух столбы речной воды, снесло вокруг все домишки и к чорту полетели железные обломки моста, аббата охватила гордость, не соответствующая его сану, и тотчас небо, видимо, пожелало вернуть его к христианским чувствам: на правом берегу реки показались броневики и принялись обстреливать левый берег.
Именно здесь армия Корапа и попала в первый раз под огонь неприятеля. Она сразу остановилась, растянувшись вдоль реки Урт, от которой отошли бельгийцы, а грузовики разведотряда поползли назад, берегом Ломма, к югу от Марша, и наткнулись на другие немецкие броневики. До самого вечера шла перестрелка, обе стороны то искали противника, то убегали от него… В воздухе кружили самолеты: чьи? наши? Нет, мессершмиты, а под их защитой вдруг вылезли танки! Где же они прошли? Выше или ниже? Вряд ли их колонну задержала водная преграда. Откуда они явились? Спустились со стороны Льежа или прошли через непроходимые Арденны? Взорван был в свою очередь и мост около Марша, и когда саперы закончили эту работу, грузовики, увозившие саперный отряд аббата Бломе, рассеялись по лесу, а потом собрались в том городе, через который проезжали накануне: город со старинной башней — помнишь, аббат?.. Название ему Синьи-л’Аббе, да, тот самый, где расположился генерал, которого солдаты называют наш генерал, — славный человек, командир дивизии… такая же пешка на шахматной доске, не лучше их… Как он их встретил, когда они явились с рапортом!
Потом настала ночь, ночь, отделяющая Д2 от ДЗ. Дивизия все еще стоит за Маасом, как приказал Жорж. Хотя до оставленного французами Марша, помнится, меньше двадцати километров, никому и на ум не приходит, что, может быть, тут устанавливается фронт. Они ведь здесь с генералом, стало быть — в тылу. У всех только одна мысль: спать, спать, все равно где… В городе есть хорошие гостиницы, но они битком набиты, да и не про саперов писаны. Аббат Бломе вдруг проснулся, — проклятые зенитки! Но в небе светло, как днем. На фоне зарева город словно декорация в китайском театре теней; высоким черным силуэтом вырисовывается ратуша, где стоит генерал, и старая башня
