Избранные произведения - Пауль Хейзе
— Господин полковник, — ответила она, — я многое знаю о вас и верю, что вы испробуете все средства, чтобы разлучить меня с вашим сыном. Однако я охотно прощаю это оскорбительное предложение, ведь все говорит против меня. Вальтер обещал, что не откроет никому мою историю, и, видимо, не рассказал ее даже родному отцу, иначе вы не стали бы так со мной говорить. Чтобы вы лучше могли судить обо мне…
— Умоляю вас, мадемуазель! Мне никогда не приходило в голову осуждать вас. Милых и одиноких молодых особ, которые пользуются такой свободой, как вы, не меряют нашими обычными мерками. И каждая из вас может сочинить интереснейшую историю своей жизни, в которой предстанет чистым ангелом и невинной жертвой судьбы. Весьма великодушно со стороны сына, что он избавил меня от ваших мемуаров. К тому же, признаюсь, что уже довольно стар, чтобы меня тронула романтичная история, даже в исполнении ее главной героини. С меня хватит последней главы, которая разыгралась в этом саду! Черт возьми, это все-таки чересчур дерзко полагать, что уважаемый всеми в городе человек позволит младшему сыну вступить в брак, мягко говоря, с сомнительной особой, после того как она отправила на тот свет старшего!
Жоринда опустила взгляд. На нее вдруг нахлынули ужасные воспоминания. Словно прогоняя их, она тряхнула головой и сделала еще один шаг к полковнику.
— Хорошо, — с горечью в голосе произнесла она, — обвиняйте меня и в этом несчастье, которое обрушилось на мою голову вдобавок к остальным. Я и правда виновата, потому что не почувствовала тогда никакой боли, лишь тайное изумление, что кара небес все-таки свершилась, хотя и во втором поколении. Вы удивлены, господин полковник? Вглядитесь в мое лицо, я вовсе не незнакомка, как вы полагаете. Вы просто не хотите себе в этом признаться, поэтому и оскорбляете меня, называя сомнительной особой. Вспомните, где могли видеть эти черты, и посмотрим, сможете ли вы сказать что-нибудь непочтительное обо мне или… о моей несчастной покойной матери.
Мы были бедны, господин полковник, и своими руками зарабатывали на хлеб насущный. Конечно, меня считали красавицей и приглашали на все соседские праздники. Но когда я смотрела на мать, то веселье казалось мне преступным легкомыслием. У меня было горькое и печальное детство, и знаете, что тому виной? Я отвечу вам теми же словами, что и Вальтеру: высокомерие и гордость семейства Хаслах. Когда-то они погубили жизнь моей бедной матери, а теперь стремятся сделать несчастной и меня.
Знакомо ли вам имя Франциска Бауэр? Так звали мою мать, когда она пришла служить в дом ваших родителей, господин полковник, ее отец был слишком беден и не мог прокормить всех детей во Фрайбурге. Остальное вы знаете лучше меня. Вы прекрасно помните, каких трудов вам стоило разрушить тайный брак вашего брата со служанкой, а в ответ на все мольбы бедняжки ей дали денег при условии, что она навсегда оставит ваше семейство в покое. Я никогда не могла понять, почему мать согласилась взять эти деньги. Она говорила, что ради меня. Мне трудно судить, возможно, с ребенком думаешь по-другому. Вы правы, Хаслах не станет мелочиться, когда назначает цену тому, что именует честью семейства. Но у бедняков тоже есть гордость, дядя! И все то золото, с которым вы выгнали покойную невестку, не помогло ее поруганной чести!
Слезы прервали взволнованную речь Жоринды. Старый офицер стоял, прислонившись к изгороди, и неподвижно глядел перед собой. Ничто не выдавало его чувств.
— Вас не интересовали, как вы выразились, мои мемуары, — немного успокоившись, продолжала девушка. — Однако мне все же придется кое-что рассказать. Вы — один из виновников той трагедии и должны узнать, почему несчастное существо решилось вновь напомнить о себе. Вопреки вашим ожиданиям, я не собираюсь выставлять себя безвольной жертвой. Мужество и отчаянная решимость, которых так недоставало маме, переполняли меня, когда умирающая поведала мне историю своих страданий. Как она вернулась домой с ребенком, и никто, даже отец с матерью, не хотели верить, что он рожден в законном браке. Как вскоре, не в силах выносить постоянные оскорбления и насмешки, она бежала во Францию, где ее никто не знал. Вначале устроилась в Безансоне, потом переехала в Гренобль, но мама была красивая и к тому же одинокая, поэтому везде мучилась от неоправданных подозрений и весьма сомнительных предложений. Однако я не стану утомлять господина полковника описанием всех наших горестей. Вдруг пришло новое несчастье — в результате какого-то банкротства мать потеряла все деньги, уплаченные вашим семейством за развод. Переживания этих лет вызвали у нее тяжелое нервное расстройство. Однажды ночью, когда сиделка заснула, несчастная в полубессознательном состоянии выбросилась из окна. Всю оставшуюся жизнь мама почти не ходила. Я помню, как она сидела с вязаньем у окна и лишь изредка поднималась, чтобы, опираясь на палку, с трудом дойти до плиты или открыть мне дверь. Так проходили год за годом, и я не понимала, почему мы живем в другой стране, хотя говорили по-немецки, и почему речь никогда не заходила о моем отце. Мама открыла мне все только в свою последнюю ночь. Утрата была для меня невыносимо горькой, но меня охватывало отчаяние при мысли о несправедливой маминой судьбе. А еще сильнее была ненависть. Впервые услышала я тогда фамилию Хаслах[71] — которая по праву принадлежала мне самой — и с тех пор она звучала в моих ушах. Ненависть чувствовала я к жестоким людям, растоптавшим жизнь моей матери и отнявшим у нее честь и счастье: кто-то по собственной слабости, а кто-то, как вы это называете, дядя, ради семейной чести. Похоронив мать, я осталась одна на свете, так же красива, как она, так же бедна и так же беззащитна. «Неужели теперь очередь за мной? — думала я. — Неужели я должна влачить жалкую жизнь в чужой стране, опасаясь коварных людей?» «Нет, — ответила я себе, — не буду смиренно дожидаться, а пойду навстречу судьбе и отомщу за мать. Сам Господь, карающий грешников, будет на моей стороне, и я стану орудием возмездия в его руках!»
Я знала, что мой отец мертв, и его второй брак остался бездетным, о вас, дядя, которого мне нужно было ненавидеть сильнее всех, я еще ничего не слышала. Но мне хотелось, чтобы поплатились не только Хаслахи,
