Избранные произведения - Пауль Хейзе
Через десять минут Вальтер уже увидел посеребренные лунным светом столбы со львами. Он остановился у ограды, спустился на землю и привязал поводья к решетке. Звонить ему на это раз не потребовалось — он знал, что сегодня калитка не будет заперта. Вальтер похлопал по шеям лошадей, шепотом наказав стоять спокойно, и вошел в сад.
Сердце бешено стучало в груди, когда он проходил мимо высоких тисов, и его охватило незнакомое лихорадочное чувство. Он понимал, что назад дороги нет, что он порывает со всем тем, что раньше было для него родиной и отчим домом. Но он был полон решимости и без колебаний шел вперед, глядя под ноги на гравий, сверкавший подобно драгоценным камням. Капитан прислушался. Вокруг не было ни звука. Они договорились, что Жоринда будет ждать в доме, но все же тишина давила на него. Он ускорил шаг, чтобы скорее услышать любимый голос, и уже обогнул темную стену деревьев. В ярком свете луны перед ним теперь стоял знакомый дом, как вдруг… Что это там, между колоннами маленькой веранды?… На ступенях лежала мужская фигура… верхней частью прислонившись к двери… лицо спрятано в тени широких полей шляпы… и зачем-то в пальто в теплую летную ночь… о, это пальто… светлосерого цвета… великий Боже!… Кто же охраняет дверь в этот час?..
Все поплыло перед глазами юноши, и холодный пот выступил у него на висках. Он непроизвольно отступил на шаг назад и стал тереть ладонью глаза, чтобы страшное видение исчезло. Потом поднял голову и с перекошенным от ужаса лицом уставился на неподвижную фигуру.
— Кто здесь? — срывающимся голосом крикнул он и схватился за шпагу.
Ответа не последовало. Однако призрак в сером пальто, оказалось, не был глух. Медленно передвинув сначала одну ногу, потом другую, он приподнялся с трудом, как тяжело раненный человек, и выпрямился на ступенях… Его верхнюю часть скрывала тень… зато нижняя виднелась в свете луны столь отчетливо, что у Вальтера перехватило дыхание. Призрак поднял руку и указательным пальцем погрозил Вальтеру. Тот стоял на светлой дорожке всего в двадцати шагах от ужасного видения, глядя, как зачарованный, на грозящую руку, которая, казалось, не могла принадлежать живому человеку, такими торжественными были ее движения.
— Адское создание, — закричал Вальтер, — я… я не боюсь тебя. Кто позволил тебе… прочь от этого порога… убирайся прочь… или же нет… Иди сюда!.. Попытайся, ничтожный фантом, встать на пути у жизни… Нет… Я презираю твои угрозы! Ну же, иди! О, святые заступники, помогите мне!
В страхе и смятении он выхватил из ножен шпагу, продолжая неотрывно смотреть на фигуру. Он машинально сделал шаг ей навстречу, поднял блестящую сталь… еще один шаг… Фигура подалась вперед, хотя лицо так и оставалось в тени, и протянула к безумному обе руки, точно заклиная его опомниться… вновь погрозила… а потом с хриплым стоном покачнулась и как подкошенная рухнула на ступени крыльца.
Капитан застыл на залитой луной дорожке. Окровавленная шпага выпала из его похолодевшей руки. В следующую минуту он наклонился над телом и откинул полу пальто, которой падающий закрыл голову: на него смотрело лицо умирающего отца.
Когда на следующее утро торговки шли по валу в город, они с удивлением увидели, что калитка в воротах сада распахнута настежь. Вызванные ими полицейские решили проверить, уж не забрались ли ночью грабители. Сад и дом были в полном порядке. Но когда они зашли на веранду, то увидели мертвеца.
Обеих обитательниц дома не было ни видно, ни слышно. Пришлось вызвать слесаря, который взломал замок. Комната в стиле рококо, где хранились подарки, выглядела как прежде, ни одна из драгоценностей не пропала. На столе лежал лист бумаги — хозяйка просила бургомистра продать ее сокровища в пользу городских бедняков, поскольку она сама уезжает из Аугсбурга вместе с женихом и не хочет брать с собой ничего, кроме любви и верности избранника. Девушка также извинялась перед отцом жениха за то, что вынуждена уехать без его благословения.
Было очевидно, что письмо написано до ужасного происшествия. О том, что случилось после, можно было лишь догадываться. Вечером того же дня у городских ворот появилась лошадь молодого капитана. Его самого нашли лишь двумя днями позже в роще за городом, лежавшим под дубом с простреленной головой. Пистолет валялся рядом. О его несчастной невесте и ее служанке, которые должны были бежать на другой лошади, никто ничего не слышал.
1875 г.
ИВАНОВА НОЧЬ
Часы кладбищенской церквушки еще не успели пробить двенадцать раз, как из своих могил выскользнули два женских призрака. Потягиваясь и зевая, они с интересом огляделись по сторонам. Стройная тень в изящном кружевном погребальном одеянии остановила взгляд на высоком беломраморном монументе на своей могиле. Золотая надпись на нем гласила, что здесь обрела последнее пристанище благородная графиня Адельгейд фон Вартайнвайль.[72] Почившую в расцвете молодости горестно оплакивали безутешный супруг и дитя, потерявшее самую прекрасную на свете мать. Затем следовало библейское изречение, обещавшее свидание на небесах.
Через несколько могил от этого пышного памятника на низеньком, даже не обнесенном оградой, холмике стоял ничем не примечательный деревянный крест со словами «Труда Фюрхтеготт, дочь сельского старосты» и датами рождения и смерти, из которых следовало, что солнечный мир ей пришлось покинуть в двадцать лет. Разумеется, распрощалась с ним Труда столь же неохотно, как и ее знатная соседка. Ибо даже по облику призрака угадывалось, что во плоти это была очаровательная, ладно сложенная девушка, чья молодая грудь, конечно же, сильнее и энергичнее вздымалась когда-то под блузкой, нежели сейчас под складками простой погребальной рубашки.
Несчастная недолго разглядывала надпись на кресте. Она присела на холмик, обхватив руками колени, вздохнула и потерла глаза, казалось, раздумывая над тем, что ей сейчас предпринять. Ее взгляд упал на могилу молодой графини, которая тоже вдруг обнаружила, что не одна выбралась на землю. Знатная дама поздоровалась с соседкой и спросила, давно ли та спит под землей.
— Всего шесть недель, — ответила Труда, — но лежать неудобно — столяр сделал слишком короткий гроб, да и вообще, вся затекаешь от долгого сна, особенно привыкнув работать на свободе.
— Мне не лучше, — подхватила мертвая графиня, — ведь я больше всего любила скакать верхом и плавать. Как хорошо, что хотя бы в Иванову ночь нам, несчастным, позволено немного размяться или доделать упущенные на земле дела. Едва дождалась этой ночи. Я оставила сердце в колыбели ребенка и мечтаю вновь посмотреть на
