Две сестры - Жорж Санд
Она говорила со всей самоуверенностью истины. Я взяла ее за руку и попросила объяснить мне, почему же она, оставаясь, в сущности, безукоризненной, допускает говорить о себе в таком двусмысленном тоне.
— Объяснять вам это было бы слишком долго, а мне пора домой. Но, если вы желаете узнать меня поближе, я приеду как-нибудь в другой раз. Если же нет… О, пожалуйста, не стесняйтесь. Быть может, я вам не симпатична; в таком случае, скажите откровенно. Это мне будет больно, потому что вы успели очаровать меня еще более, чем ваша сестра. Но я понимаю, что есть непреодолимые предубеждения, и что обижаться на них могут только те, кто действительно их заслуживает.
Я сама еще не в состоянии была решить, симпатична мне m-lle д’Ортоза или нет. Но она, видимо, стремилась овладеть доверием моей сестры, а потому я была обязана поближе с ней ознакомиться. Я отвечала, что буду очень рада ее видеть и, чтобы сократить для нее расстояние, мы условились, что встретимся на одной ферме, лежавшей в горах на полдороге от Франбуа до Мальгрету. Затем я проводила ее до ее коня, на которого она вскочила с легкостью, напоминавшей немножко наездницу из цирка. Вообще верхом на лошади она не производила то впечатление порядочности, которое подобает женщине серьезной. Мы расстались.
В день, условленный для свидания, я отправилась верхом в сопровождении слуги и приехала на ферму первая. Ферма эта помещалась на поросшей лесом площадке, откуда открывался вид на целый амфитеатр крутых и скалистых возвышенностей, покрытых остатками когда-то дремучего леса. Я распорядилась, чтобы лошадей отвели в стойло, и заказала незатейливый деревенский завтрак, который велела подать нам на свежем воздухе. Полчаса спустя приехала и m-lle д’Ортоза в сопровождении двух спутников — один из них оказался лакеем, а другой — молодым франтиком из той породы, которая теперь называется во Франции petit crevé а в старину называлась у нас денди. Впрочем, эти два типа имеют мало общего между собой: денди был подделкой под аристократа, а petit crevé — подделка под жокея.
Заметив, что я без особенного удовольствия посматриваю на это новое лицо, нежданно-негаданно появившееся передо мной, m-lle д’Ортоза, смеясь, соскочила с лошади.
— Не обращайте внимания на этого незваного гостя, — проговорила она, — он нам не помешает. Это князь Уровский, честь имею представить… А теперь, молодой человек, — продолжала она, обращаясь к нему, — вы раскланялись и можете убираться. Помните наше условие: вы непременно хотели проводить меня, вы боялись, чтобы я не умерла со скуки, лишившись вашего приятного общества. Чтобы не разочаровывать вас, я согласилась, но я предупредила вас, что еду ради общества, которое поинтереснее вашего, а потому, можете отправиться осмотреть Ревенский цирк или Дам Мааса, и затем вернуться сюда за мной часа через два.
Молодчик поклонился, вскочил на лошадь и ускакал с развязностью невольника, притерпевшегося ко всем капризам своей владычицы.
Я воздержалась заявить свое мнение по поводу этого эпизода, который был мне вовсе не по вкусу. Я в некотором роде чувствовала себя обязанной оказать моей новой знакомой гостеприимство среди наших Арденских гор, и я пригласила ее к завтраку, состоявшему из свежих яиц, молока и полубелого хлеба. Она воскликнула, что все это очаровательно, но, на ее вкус, немного пресновато, и что она против этого приняла свои предосторожности. Она позвала лакея и велела ему подать жестянку, из которой вынула бутылку портера, сосиски, двух холодных куропаток и склянку с черным кофе.
— А лед-то! — воскликнула она. — Этот болван князек взялся довезти его, всю дорогу жаловался, что ящик морозит ему бока, а теперь увез его. Что за полоумный! Бегите за ним скорее, догоните его, нам непременно нужен лед.
Слуга бросился вдогонку за князем и вскоре вернулся с металлическим ящиком, в котором был лед.
M-lle д’Ортоза ела и пила, как мужчина. Женщина она была высокая, стройная, но крепко сложенная; здоровье у нее, видимо, было железное, и аппетит превосходный. Я ей это заметила, и она отвечала:
— Что здоровье! Всякий пользуется тем здоровьем, какое он желает иметь. Вся суть в том, чтобы уметь приспособить свой образ жизни к своей организации. Вот вы, я вижу, придерживаетесь умеренности в пище и питье. Для вас оно, пожалуй, и хорошо, так как вы ведете жизнь спокойную и правильную. Вы не тратите свои силы, вам их всегда хватит на то, что вам предстоит сделать. Я — совсем другое дело. Я обещала вам рассказать о себе, для этого я и приехала, а потому я приступлю к исполнению моего обещания.
Она закурила сигару.
— Я не спрашиваю вашего позволения, — заметила она. — Я знаю, что ваш отец много курит, и что это не беспокоит ни вас, ни вашу сестру.
Затем она развалилась на своем непромокаемом плаще в очень грациозной позе, открывавшей ее стройную испанскую ножку, обутую в тонкий щегольской полусапог. Она сняла шляпу, при чем ее великолепные золотые волосы с красным отливом рассыпались по ее плечам. Бледно-зеленые глаза ее, казавшиеся еще больше от окружавшей их искусственной черной каймы, приняли какое-то неподвижное кошачье выражение и, гордая сознанием своей ловко выставленной на вид красоты, она начала свой рассказ.
— Я дочь одной очень знатной дамы. Граф д’Ортоза, муж моей матери, был стар и хил. Он наградил ее несколькими рахитичными сыновьями, которые все умерли в детстве. Мать моя, проезжая как-то горами, была похищена атаманом разбойников, который пользовался в наших краях большой известностью. Он был молод, хорош собой, аристократического происхождения и чисто рыцарского великодушия. Он возвратил ей свободу без всяких условий и дал ей письменный пропуск, с которым она впредь могла безопасно путешествовать по всем провинциям, где у него были сторонники, — потому что это был род политического вождя, на наш испанский манер. Так, по крайней мере, рассказывала матушка об этом приключении. Я явилась на свет как раз девять месяцев спустя. Другое странное обстоятельство, которое никто не пытался объяснить — это мое сходство с разбойничьим атаманом. Граф д’Ортоза уверял, правда, что я не могла принадлежать к его семейству. Но он умер скоропостижно, а я осталась жить с наследием славной, здоровой крови, за которую я благодарю того,
