Жак Шардон - Эпиталама
Они вышли к морю. Они стояли на высоком скалистом, обдуваемом горячим ветром мысе, и у них под ногами простиралась длинная полоса побережья, покрытая нежно-белым с легкой розовинкой песком. Океан простирался у берега неподвижной пеленой с едва заметной границей между водным пространством и светлым песком.
Они спустились к пляжу. Берта схватила Альбера за руку и побежала, увлекая его за собой, на высокую дюну. Они преодолели другие песчаные холмики, плотные, поросшие пучками чертополоха, бессмертника, усеянные высохшими, на вид словно обгорелыми обломками деревьев. В маленьких белых ложбинках не слышно было ни моря, ни ветра; легкие наполнялись дремотной теплотой укромного места, каким-то сладким, похожим на запах солнца ароматом.
Потом они оказались в сосновом леске. Берта остановилась. Она больше не знала, куда идти. Она села, словно устав от бесполезного бега, словно признавая свое поражение, плененная наконец той силой, от которой хотела убежать и которая окружила ее теперь необъятным безлюдьем. Она закрыла глаза, и Альбер склонился над ней.
VIII
Когда Берта вернулась в Париж, Кастанье путешествовал по Италии, и она уже не могла встречаться с Альбером в квартире его друга, как в прошлом году. Они встречались ненадолго в машине, в каком-нибудь саду.
Она вырывалась, еще вся трепещущая, из этих поспешных яростных объятий, но острое воспоминание о них сохранялось у нее надолго. Вдали от Альбера она оставалась во власти страстных мечтаний, не в силах избавиться от мыслей о его ласках. Ей хотелось снова увидеть его. Она испытывала потребность говорить с ним; но когда они встречались, она молчала, изнемогая от бесконечных поцелуев, и уходила от него еще более встревоженная и обеспокоенная.
Ночью, мучаясь бессонницей, она ворочалась в постели, ища прохлады; потом вставала, ходила босиком по паркету, по совету мадам Видар, выпивала стакан воды, шла посидеть в столовой и возвращалась в свою постель, когда начинала замерзать.
— Что? Что такое? — вскрикнула однажды ночью мадам Дегуи, разбуженная зажженным светом.
— Это я, — ответила Берта, — я хотела взять твоей апельсиновой воды.
— Ты не спишь? — спросила мадам Дегуи, приподнявшись на локте; глаза ее блуждали спросонья, седые редкие волосы прилипли к голове. — Постой, иди ложись. Я тебе сейчас принесу.
В нижней юбке, в шали, накинутой на плечи, мадам Дегуи вошла в комнату Берты, помешивая ложечкой в стакане сладкую воду.
— Надо спать, моя миленькая, — сказала она, поправляя постель, когда Берта кончила пить. — Надо спать. Ты слишком много думаешь, забиваешь себе голову, я это прекрасно вижу.
Берта слушала ее с удивлением: неужели мать что-нибудь знает? У нее был такой вид, словно она понимала. Никогда еще Берта не слышала от нее ничего подобного. Она произносила какие-то деликатные, тонкие слова, полные глубокой правды, будто бы относящиеся и к любви, и к дочери, и к ней самой, словно потрясение от неожиданного пробуждения вдруг оживило ее оцепеневший ум и такие воспоминания, которых, казалось бы, и быть у нее не могло. Она говорила очень нежно и настолько неопределенно, что Берта из боязни выдать себя не осмеливалась ее перебивать, позволяя этому доброму голосу успокаивать себя: она закрыла глаза, как убаюканный ребенок, и заснула спокойным и невинным сном.
* * *Однажды, выходя утром из конторы Малаваля, Альбер встретил госпожу Катрфаж.
— Я заходила в аптеку за лекарством для Кастанье, — сказала она, вытаскивая из своей муфты какой-то пакетик. — Это удивительное средство для горла.
— Так Кастанье, значит, в Париже?
— Как, а вы что, не знали? Он уже неделю как вернулся с ужасной ангиной. Сейчас ему лучше. Я его видела вчера. Бедного парня нельзя не пожалеть, совсем один остался, с одними только слугами.
— Я, пожалуй, зайду к нему, — сказал Альбер, надевая шляпу. — Хотите, я отнесу ему ваше лекарство?
— Нет! Я хочу отнести его сама. Это лекарство — секрет Меркантона. Вы могли бы его просто убить.
«Подозрительная заботливость!» — подумал Альбер, садясь в трамвай, идущий в сторону бульвара Фландрен. Хотя, конечно, Кастанье зять завидный. Она уже давно его обхаживает. А почему бы и в самом деле ему не жениться на Одетте?
— Ну что, дружище, приболел? — спросил Альбер, входя в комнату Кастанье.
— Ангина, — ответил тот потухшим, хриплым голосом.
Он приподнялся на постели, чтобы поздороваться с Альбером.
— Не раскрывайся, — сказал Альбер, усаживаясь. — Тебе надо было бы меня предупредить. Я смотрю, питья тут у тебя хватает. Это превосходно. Как можно больше пить. Ты вызывал Натта?
— Нет, — тихо ответил Кастанье, касаясь ворота своей ночной рубашки. — Он слишком далеко живет. Я лечусь у Меркантона. Мне бы нужно было начать лечение пораньше, но я торопился вернуться домой.
— Не надо разговаривать. Я лучше пойду.
— Останься, — сказал Кастанье немного погромче. — Мне уже лучше. Послезавтра я встану.
— Ты торопился вернуться, зачем такая спешка?
— Просто хотелось возвратиться домой. Когда я путешествую, то, едва приехав в один город, я все время думаю о следующем. Я пробыл пять дней в Палермо, три дня в Неаполе и два — в Риме. Здесь мне по крайней мере никуда не надо ехать.
— Ну, здесь ты тоже живешь как в гостинице. Знаешь, о чем я подумал, когда шел к тебе? Тебе следует жениться.
— О! — воскликнул Кастанье, замахал руками и, сморщившись, с усилием сделал глотательное движение.
— Да, жениться, жениться, потому что ты — Филипп Кастанье. Ты весьма талантлив, но ленив. Тебе нужна какая-нибудь привязанность. Ты имеешь несчастье быть богатым. Твое спасение только в браке, в доброй семейной обузе…
Он с оживленным видом наклонился к Кастанье, не без удовольствия сознавая, что оказывает влияние на эту впечатлительную натуру.
— Свобода, которая ведет к приключениям и безделью, для художника — самое плохое дело. Вот буржуа, тот может себе позволить беспорядочный образ жизни.
— Я больше никогда не смогу полюбить, — сказал Кастанье. — Я не могу забыть Элен… Представляешь, в Базеле мне из моего купе показалось, что я увидел ее в стоявшем рядом с нами поезде. Я вышел, зная, что уже не успею вернуться в свой поезд. Побежал в тот вагон, где, как мне показалось, она сидела; побежал, как несчастная собака, которая ищет своего хозяина.
— Полюбить ты больше не полюбишь, — ответил Альбер, понижая тон, приноравливаясь к охрипшему голосу Кастанье, — но ты можешь жениться на девушке, которая тебе нравится, привлекательной молодой девушке, скажем, на Одетте Катрфаж. Она очень красивая и восхищается тобой. Она будет прекраснейшей из жен. А какое воспитание! Ты заметил, какие у нее красивые руки?
— Она приводит меня в замешательство. Такое впечатление, что она не понимает шуток.
— Она же идеалистка, восторженная натура! Она ищет серьезный и самый высокий смысл в каждом твоем слове.
— Она очень рослая… — сказал Кастанье нерешительно, вспоминая лицо Одетты однажды вечером, когда она стояла, опершись о деревянный кофр в прихожей и улыбаясь. — Мне нравятся крупные женщины…
— У вас общие воспоминания, можно сказать, давние; а это уже начало близости.
— Ну что ж! Должен признаться, что я уже подумывал о женитьбе, — сказал Кастанье, приподнимаясь на подушке. — Писателю необходимо быть женатым. Любовь я, конечно, познал! А вот жизнь познается только в браке. И пока тебе недостает этого опыта, ты ровным счетом ничего не знаешь и пишешь всякие глупости.
— Конечно же, — сказал Альбер, не слушая Кастанье, — тебе надо жениться на ней! Но давай поспешим. А то ее хотят выдать замуж.
— Ты злоупотребляешь моей слабостью.
— Позволь мне все сделать. Я спасаю тебя от разврата.
Альбер встал, собираясь уже уходить, но задержался и, шагая по комнате, с жаром продолжал:
— Через три дня тебе надо выздороветь. Я все устрою. Потом ты будешь меня благодарить. Ты больше нигде не найдешь такой жены. Она добрая, очаровательная.
* * *Альбер решил нанести визит Катрфажам через два дня, но, предвкушая встречу, все следующее утро только и думал о том, как удивится госпожа Катрфаж, когда узнает, что ее тайное желание становится явью, словно по мановению волшебной палочки. Интересно было ему наблюдать и за реакцией Одетты. «Какое потрясение для этой кроткой души!» — думал он, слушая господина Ларди, с которым они шли вместе в контору Ваньеза. Он не выдержал, быстро вышел из своего кабинета и побежал к Катрфажам.
Не дожидаясь лифта, он большими шагами поднялся по лестнице.
— Отец в Руане, — сказала Одетта, которая, узнав голос Альбера, вышла в коридор.
— А ваша матушка?
— Она пошла встречать Мерседес, у нее заканчиваются занятия. Сейчас она вернется.
