Колосья под серпом твоим - Владимир Семёнович Короткевич
Франс развел руками.
— Видимо, хватит, — продолжал он. — Давайте бревна, люди.
— Не делай этого, — предупредил Алесь. — Не делай того, о чем пожалеешь. Я люблю тебя, братец. Ты вправду сейчас мой брат. Не я завел эту свару. Я всегда хотел, чтобы был мир. Нам надоело, что из-за глупого спора гибнут лучшие наши годы. И потому я вынужден был пойти на это, хоть я весьма сожалею, Франс. И я прошу твоего прощения.
Раубич, кажется, не знал, что ему говорить.
— Вишь, запел, — ввязался Илья Ходанский.
— Я не трус, Франс, ты знаешь. Я просто хочу мира. Не обижай своей сестры, а моей жены.
— Хватит, Франс, — заговорил старый Ходанский. — Ты можешь идти. За обиду отомстим мы.
— Как? — спросил Франс.
— Она станет вдовой Загорского, не успев сделаться женой.
Алесь мрачно бросил:
— Я не хочу и твоей крови. А ты, Франс, запомни: что бы ни случилось, я никогда не стану стрелять в тебя. Мне дорога моя жена. Я люблю ее десять лет. И я не хочу быть в ее глазах братоубийцей. Так что учти. Ни за что на свете. И потому мы будем неравны в нашей борьбе.
— А если выстрелю я? — спросил Франс.
Алесь пожал плечами.
— Не унижайся! — рявкнул вдруг Мстислав.
— Я не унижаюсь, ты видишь.
— Мы ему не дадим расстреливать тебя, — покраснел Павлюк. — Я буду стрелять. Слышишь, я?!
— Слышишь, Франс, обратился Алесь. — Возможно, они. Но не я.
— Отвори, — настаивал Франс, — не доводи до позора.
— Я не могу этого сделать, — спокойно продолжал Алесь. — я не верю вон тем. Я склонил на это дело друзей и отвечаю за их жизнь и безопасность.
Франс отошел прочь от церкви. Что-то горячо говорил ему Илья Ходанский. Раубич обхватил руками голову. Ходанский говорил дальше. Франс качал головою. Потом глубоко вздохнул и осмотрел башни и гульбище церкви.
— Франс, крикнул Алесь, — одумайся, пока не поздно.
Вместо ответа прореял выстрел из группки дворян возле старого Ходанского. Полетела грубая желтая штукатурка возле головы Алеся.
В ответ галерея захлопала негромкими выстрелами.
— Люди! Люди! Одумайтесь! горланил Алесь. — Что вы делаете? Люди!
Замолотило свинцовыми бобами по свинцовым черепицам над головой.
Мстислав всучил в руки Алеся ружье.
— Бей! Бей и не кричи! Они это не так поймут!
И тогда Загорский, захлебываясь гневом и отчаянием, припал к прикладу.
Ружье было новым, пистонным. Оно неожиданно удобно легло к плечу. Алесь увидел на конце дула голову Ильюка Ходанского и нажал курок.
Илья схватился за голову и медленно упал назад, на руки друзьям.
— Неужели убил?
— Ну черт с ним, хоть и убил, — прохрипел с правой стороны мурин.
— Не убил! — вдруг почти с радостью крикнул Андрей Когут. — Нет! Вишь, встает! Оглушил, видимо, только.
— Ничего, — кричал Мстислав. — Ничего, хоть и убил бы. Ввод почти каждый год бывает. Тут бы людей совсем и не было уже триста лет, если бы это каждый год стрелялись... Первыми напали. Ничего не было бы нам, если бы и убили.
Ра-та-та, — сыпануло по черепицам. Ра-та-та.
— Вишь ты, — отметил Кондрат. — Этак очень просто и убить могут.
Выстрелы с галереи словно постепенно опоясывали церковь.
— Во Франса не стреляйте, хлопчики, — заклинал Алесь.
На галерее было уже трудно дышать. Волнами ходил пороховой дым. Сквозь него почти невозможно было рассмотреть человеческие фигуры. Хрустела под ногами отбитая штукатурка.
Янка Клейна, первый из затронутых, сидел на каменных плитах пола и, ругаясь, накладывал корпию на простреленный мускул предплечья.
— Гляди, — удивлялся Кондрат. — Красная.
— Она, братец, у всех красная да одинаковая, — пояснял Андрей. — У всех людей, сколько их ни есть на земле... Сволочи... Сброд, прямо сказать... Что, Янка, кусь?
— Кусь, — улыбнулся тот. — Ничего, как-нибудь заживет.
Мстислав присматривался, что делается внизу.
— Смотри, — вскрикнул он. — Вот негодяи.
Люди устанавливали поодаль два орудия. Парадных. С крыльца Раубича.
Алесь почувствовал холод в позвоночнике. Холод прокатился куда-то вниз и исчез в ногах.
— Это парадные, — успокоил Матей Бискупович. — Черта из них попадешь.
— Это, если и не попав, в голову угодит, — рассуждал Кирдун. — То непременно дырка будет с дворец пана Вежи.
Воцарилось молчание. Потом старый Кондратий медленно перекрестился.
— Орудия, — высказался один из полесовщиков.
Кондрат Когут обвел всех глазами.
— Мы народ серьезный, — бросил он. — Шутить не любим.
Со свистом хлестанула по балюстраде и кровле картечь.
— Хватит шуток, хлопцы, — встрепенулся Мстислав. — Бейте по орудиям, иначе живыми не выйдем.
Алесь высунул голову. Илья Ходанский подносил клочок яркой пакли к запальнику. На голове у Ильи белела повязка.
И вдруг что-то произошло. Чья-то рука выхватила фитиль из руки у графа. Тот попробовал было перехватить его назад. И тогда та же рука громко припечаталась к щеке молодого человека.
— Погодите, хлопцы, — недоуменно произнес Мстислав. Не стрелять. Баба.
Действительно, между людей, держащих осаду, двигались две женские фигуры.
— Домой, — повелела женщина голосом Надежды Клейны.
— Я советовал бы идти домой вам, пани Надея.
— Ступай домой, Франс, — повторила Клейна. — Там сейчас одна Ядвинька. Она боится. Даже доктора еще нет. Послали в Вежу.
— Это зачем?
— Молчи. Идем, Эвелина.
Клейна взяла жену Раубича под руку и направилась с ней к церкви.
— Эй, — обратилась она, — бросай оружие! Янка, это ты там, паршивец? Бросай оружие, говорю.
Янка крякнул.
— Мужики-и, — продолжала Клейна. — Войны им очень не хватало. Женам да матерям следовало бы за вас взяться. Да чтобы каждая по голове внезапно дала, чтобы даже Москву увидели... Ну-ка, бросай оружие! Кто там главный? Загорский молодой? Ну-ка, вставай, они стрелять не будут. Да Михалину сюда, кожа бы на ней так горела.
Павлюк и Андрей побежали за Майкой. Привели.
— Ты что ж это наделала, а? — спросила воительница. — Видишь, мать едва на ногах держится. Из-за одной этой дряни столько людей едва не передавалось. Убитые есть?
— Нет, — ответил Мстислав.
— Ваше счастье. А у вас? — голос старухи дрожал от гнева.
— Трое легко ранены,
