Избранные произведения - Пауль Хейзе
«Любезный друг, — обратился я к кентавру, когда он закончил рассказ, — вы находитесь в незавидном положении. Вам будет нелегко найти достойное вас место в нынешнем обществе. Если бы вы очнулись несколькими столетиями раньше, в эпоху Возрождения, все было бы чудесно. Вы направились бы в Италию, где в то время античность была в почете и ни единого человека не коробила бы ваша языческая нагота. Но сейчас, среди этого узкогрудого, широколобого, нелепо одетого сброда, именующего себя современными людьми, боюсь, мой друг, вы горько пожалеете, что не остались навсегда во льдах! Где бы вы только ни появились, в каких городах или деревнях, уличные мальчишки будут бегать за вами, швыряя гнилые яблоки, старухи — истошно вопить, а священники объявят вас дьяволом. Зоологи кинутся вас ощупывать и осматривать, а потом назовут монстром и решат, что разумнее всего подвергнуть вас вивисекции, дабы изучить, каким образом желудок животного соотносится с желудком человека. Однако если вы и ускользнете от Сциллы естествознания, так неизбежно попадете к Харибде искусствоведения, представители коего заявят, что вы — бесстыдный анахронизм. А художники, умеющие рисовать лишь штаны, камзолы да маленьких смешных убожеств, объединившись в богадельни, называемые художественными союзами, будут требовать от полиции вашей немедленной высылки — как существа, угрожающего общественной морали. Возможность получить вам практику, даже ветеринарную, тоже совершенно немыслима. Ныне бытуют иные методы врачевания, да и неслыханно, чтобы врач появлялся у ложа пациента вместе со своим экипажем. Таким образом, чтобы заработать на хлеб насущный, вам остаются цирк или зверинец, но я ни в коем случае не считаю это подходящим для вас. Нет, дорогой, пока в голову не придет что-нибудь более разумное, я предлагаю вам разделить мой скромный кров. Хотя мое положение не намного лучше — и мне приходится сносить презрение и насмешки уличных мальчишек и ханжей-старух, преподавателей эстетики и так называемых коллег, но взгляните, я еще жив и чувствую себя прекрасней, чем они. Мужайтесь, друг мой! Это красное вино — кислятина вырви глаз, но не всегда же приходится наслаждаться нектаром. Но, клянусь, когда два хороших человека пьют на брудершафт, даже самый плебейский напиток становится благородным!»
С этими словами я передал ему бутылку, принесенную Нанни, и затем чокнулся с ним бокалом, немало озадачив его новым для него обычаем. Я кивнул девушке, чтобы продолжение не заставляло себя ждать, и вскоре мы уже блаженствовали, сделавшись добрыми приятелями.
Наше дружеское общение понемногу успокоило крестьян. Самые отважные вернулись во двор, а так как с ними ничего ужасного не случилось, следом потянулись и другие. Все принялись тщательно осматривать пришельца, а лошадиный барышник Ансельм Фройденберг громогласно заявил, что даже тысяча луисидоров за такого жеребца — пустяк, кабы не мешала неестественная верхняя часть. Несмотря на огромный прогресс в военном деле, еще нигде не ввели в употребление сросшихся вместе кавалерийских лошадей и всадников. Одна любопытная девушка отважилась дотронуться до диковинного существа и погладила его бархатную шерсть. Тогда осмелевший деревенский кузнец приподнял его заднюю ногу, на что кентавр, подносивший к губам седьмую бутылку, почти не обратил внимания. К изумлению кузнеца, на крепких светло-коричневых копытах не оказалось подков. Вскоре разгорелась бурная дискуссия, к какой же породе лошадей причислить незнакомца. В конце концов местный учитель предположил, что, ввиду отсутствия прочих характерных признаков, он, скорее всего, относится к кавказской породе, на что не смог возразить даже сам Фройденберг.
В то время как общество, казалось, примирилось с античным существом и он даже имел некоторый успех у публики — что называется в театре succes d’estime, успех из уважения к актеру, — против безобидного пришельца уже зрел коварный заговор. Зачинщиком стал, конечно, святой отец, считавший весьма вредным для прихожан общение с явно не крещенным, совершенно голым и, скорее всего, безнравственным получеловеком-полуживотным. Сильно разгневан был и итальянец, владелец телячьего чучела о двух головах и пяти ногах. С появлением чужака его уродец лишился законного дохода. Ведь на кентавра можно было смотреть бесплатно! Он был живой, пил, болтал и, кто знает, мог начать выделывать какие-нибудь искусные верховые номера, чего уж никак нельзя было ожидать от чучела. Итальянец не собирался этого терпеть. Как же так, возбужденно доказывал он, у моего теленка все документы в порядке, есть разрешение из полиции, а этот проходимец без паспорта бессовестно крадет у него хлеб!
Но наибольший пыл выказал деревенский портной, жених прелестной Нанни. Едва чудовище появилось, он ринулся сломя голову в дом, позабыв о невесте. Но потом с гневом наблюдал через окно, как непринужденно она флиртует с кентавром, принимает от него цветы и угощает вином. К тому же телосложение незнакомца от пояса вызвало справедливую зависть у несколько криво скроенного портного. Когда он упрекнул ее в неприличном поведении, Нанни насмешливо сказала, что пришелец воспитанней и приличней многих людей, которые были бы счастливы, если бы могли, не стыдясь, появиться голыми. Портной не нашелся, что ответить невесте. Зато священнику он заявил, что введенная чужаком новая мода не только попирает понятия о приличии и добрых обычаях, но и угрожает честному портновскому делу.
Об этих кознях мы, разумеется, не подозревали. К успокоившимся крестьянам вернулось праздничное настроение. Щедро лившееся вино делало свое дело, и хотя моему новому приятелю не особенно понравился народ вокруг нас в шапках и чепцах, неуклюжих сапогах, кургузых куртках и помятых юбках, он был достаточно вежлив, чтобы этого не показывать, и не отказывался от протянутого ему бокала. Мало-помалу хмель ударил ему в голову, глаза у него заблестели, а из гортани начало вырываться нечто среднее между человеческими словами и лошадиным ржанием. Когда заиграли музыканты, наш друг схватил прекрасную Нанни, ловко посадил ее к себе на спину и начал изящно двигаться в такт музыке между столов, демонстрируя искусные пируэты, а храбрая девица, крепко держалась руками за его торс.
Представление было таким чудесным, что зрители плотно окружили удивительную пару. Как же я жалел, что забыл блокнот для набросков и не мог нигде раздобыть даже клочка бумаги! Я не отрывал взгляда от буйной пляски кентавра, пытаясь запомнить хоть несколько поз.
Это продолжалось с четверть часа. Случайно бросив взгляд на долину, я заметил кавалькаду, приближающуюся к деревне: полдюжины сельских жандармов, а среди них на маленьких крестьянских
