Виллем Элсхот - Избранное
И, обращаясь к двум женщинам, он закричал:
— Вон отсюда! Забирайте свое барахло и катитесь… Если бы ты была, черт побери, мужиком, а не шлюхой, — шипел он на Марию, сжимая кулаки, и видно было, что он действительно об этом жалеет.
Мать и дочь вышли из комнаты, Мария впереди, а мать за ней. Старушка, переступая через порог, зажмурила глаза, так как ждала пинка под зад. Постояльцы сгрудились в парадной зале и смотрели в коридор. Алина и Луиза подсматривали через стекло в кухонной двери.
Обе польки пошли в комнату, где провели так много счастливых дней вместе с Мартеном, и Мария беспомощно смотрела на весь свой хлам, думая о том, с чего начинать складывать вещи. Брюло стоял у двери и наблюдал.
Мать сказала что-то непонятное по-польски; Мария достала из кармана их общий кошелек и внимательно сосчитала содержимое.
Глухой стук меди и двух полуфранковых монет — эти деньги ведь не звенят — заставил Брюло подойти поближе.
— Покажите, — сказал он, — сколько у вас денег?
Мария отдала ему кошелек, и теперь уже считал Брюло. Там был один франк сорок сантимов.
— А у тебя, старуха? — спросил он, обращаясь к матери.
Та сразу поняла и вывернула карман.
Тут Брюло снова вспомнил две тысячи четыреста с чем-то и с силой швырнул кошелек на стол. Из него выпали несколько пятисантимовых монет, которые Мария и ее мать собрали, ползая на четвереньках. Потом Брюло стал перебирать одежду, висевшую на вешалке. Результат, однако, оказался неутешительным, судя по тому, как он брезгливо отвернулся, пробормотав сквозь зубы: «Мерзкое тряпье».
В углу стоял еще старый дорожный сундук.
— Открой его, — приказал нотариус.
Мария повиновалась, и Брюло до пояса скрылся в нем. Мария вдруг подумала, что достаточно слегка подтолкнуть хозяйкиного мужа, чтобы он оказался там целиком, но она даже не улыбнулась — так велико было ее горе.
Брюло обыскал сундук быстро, но основательно, как таможенник. Там действительно не было ничего достойного конфискации.
Между тем госпожа Брюло рассказала о письме Мартена постояльцам. Все поняли, что о дальнейшем веселье в этот вечер не может быть и речи, и каждый двинулся восвояси, а госпожа Брюло пошла взглянуть, что делает ее супруг.
Нотариус как раз вылезал из сундука.
— Я уже произвел опись имущества, и ты можешь не трудиться, — сказал Брюло. — У них нет ничего, ничего, ничего! Тряпье, я считаю, они могут оставить себе. Оно настолько грязное, что до него противно дотронуться даже щипцами. Позаботься лишь о том, чтобы они немедленно убирались. — Он повернулся к служанкам, все еще стоявшим у двери кухни: — Кто из вас выпустил его?
— Выпустил? Что вы имеете в виду, мсье? — спросила Луиза.
В «Вилле» никого никогда не выпускали, каждый мог уходить и приходить, когда ему вздумается.
— Что вы имеете в виду, мсье? Что вы имеете в виду? — закричал Брюло. — Перестали понимать французский? Кто видел, как он выходил?
Алина подтолкнула Луизу.
— Сегодня утром, когда я разносила завтрак, я встретила господина Мартена в коридоре, — сказала Луиза.
— И тебе не пришло в голову, что еще слишком рано, чтобы идти на прогулку?
— Виновата, мсье, извините.
— Вот тупица, — обругал ее Брюло. — А он ничего не говорил?
— Он сказал только, что будет завтракать в городе.
— И ты ничего по нему не заметила? У него ничего не было с собой?
— Нет, господин. Только небольшой коричневый саквояж и две тросточки.
— Две тросточки? — переспросил Брюло. — Две?
— Да, — подтвердила Луиза. — Одна бамбуковая, которую он всегда брал с собой, а вторая с серебряным набалдашником.
Нотариус чуть не лопнул от ярости.
— Вы слышите, у него было с собой две тросточки! — набросился он на норвежца, который в этот момент спускался по лестнице. — Две тросточки, понимаете? И здесь это считают совершенно обычным, а эта стерва дает мерзавцу запросто удрать, предварительно еще поболтав с ним.
Тут Брюло повернулся, побежал в свою комнату и с силой захлопнул за собой дверь, не печалясь о том, что Чико остался совершенно один у большого стола в парадной зале.
Вся эта сумятица действовала госпоже Брюло на нервы, несмотря даже на острую боль утраты двух тысяч четырехсот шестидесяти пяти франков. Поэтому она предпочла удалиться на кухню.
Мария и ее мать засунули большую часть своих пожитков в сундук, а что получше упаковали отдельно.
Покончив с этим, они надели шляпы.
Мать подошла к окну и, прижавшись лицом к стеклу, посмотрела в сад. Часы на башенке пробили одиннадцать. За окном, несмотря на май месяц, было холодно и неуютно. Из-за похолодания в парадной зале несколько дней тому назад снова затопили. Женщины не решались выйти и глядели друг на друга.
— Где же мы будем спать? — спросила старшая.
— Не имею представления, — ответила Мария.
Правда, в Париже есть места, где двое могут переночевать за один франк, но эти заведения мало подходят для женщин и тем более для приличных дам, к тому же они не знали адресов. Искать семейный пансион было уже слишком поздно. Да они и не рискнули бы. Они были совершенно растерянны и только теперь в полной мере осознали, что вместе с Мартеном лишились и своего положения. Втроем они еще могли на что-то рассчитывать, но теперь все пропало. Когда широкоплечий Мартен в своих немецких очках шел впереди, а они скромно семенили за ним, они могли войти куда хотели. Мартен говорил, а им оставалось только погладить собачку или дать монетку ребенку. Но без него они чувствовали себя настолько неуверенно, что все их попытки были заранее обречены на провал.
Однако пора было уходить. Мать и дочь слышали, как наверху хлопнули дверью. Наверное, кто-то пошел спать. В кухне тихо разговаривали.
— Где может быть хозяин? — спросила мать шепотом.
— Видно, пошел спать, — ответила Мария.
— А хозяйка?
— На кухне у прислуги.
Они снова замолчали прислушиваясь. От волнения обе вспотели.
— Мария!
— Что?
— Не могла бы ты попросить у мадам разрешения переночевать сегодня здесь? Она не потеряет ни сантима, комната же все равно будет пустовать.
— Попроси лучше ты, — сказала Мария. — Ты старше, тебе легче разжалобить ее.
— Нет, — возразила мать. — Я плохо знаю французский. На твоем месте я бы рискнула. В худшем случае откажет. Попроси, иначе куда мы денемся?
— Ладно, — согласилась Мария, — но давай подождем, пока она не придет сюда. Мне не хочется идти с такой просьбой на кухню. Луиза еще ничего, но эта Алина со своей наглой мордой!
Мать и дочь присели на кровати и затихли. Никто не шел. Старшая кашлянула, чтобы обратить на себя внимание. Ей очень хотелось спать.
— Поди взгляни, что они там делают! Неужели они еще не уложили вещи, — распорядилась госпожа Брюло.
Луиза нехотя пошла и вежливо спросила, не готовы ли дамы покинуть «Виллу».
Мария собралась с духом.
— Послушай, Луиза, не поможешь ли ты нам немного? Правда, последние месяцы ты ничего не получала от нас, но…
— К вашим услугам, мадам.
— Спроси тогда, пожалуйста, у госпожи Брюло, нельзя ли нам остаться переночевать. Ужи почти половина двенадцатого, и мы никуда не попадем. Впрочем, у нас и денег не хватит, чтобы устроиться в гостинице, — честно призналась она. — А госпожа Брюло не потеряет ни цента, так как комната все равно будет пустовать, — добавила она, подсказывая Луизе, какой привести аргумент в случае, если хозяйка будет возражать.
Луиза пошла в кухню передавать просьбу.
— Ну как? — спросила госпожа Брюло.
— Они готовы, мадам. Но они просят разрешения переночевать здесь, так как у них не хватит денег на гостиницу.
Госпожа Брюло посмотрела на дверь своей спальни. Она слышала, как скрипел пол под ногами ее супруга, который явно ложился спать. Выставить двух полек посреди ночи на улицу без гроша в кармане — такой грех ей не хотелось брать на душу. Однако она боялась насмешек старого нотариуса, который, конечно, не простит ей эту слабость.
Алина перехватила взгляд хозяйки и поняла, что та колеблется.
— Как будто мадам может решать без согласия хозяина, — сказала Алина Луизе достаточно громко, чтобы госпожа Брюло услышала и почувствовала себя уязвленной.
— Ну ладно, — сказала госпожа Брюло твердо. — Пусть остаются еще на одну ночь. Отнеси им завтра рано утром по чашке кофе и по две булочки, Луиза. Пусть долг будет на полфранка больше, — вздохнула она.
Вечером нотариус не захотел пустить Чико к себе в постель.
— Я думаю, у этой старухи в Польше есть еще одна дочь и несколько сыновей, — ехидничал Брюло. — Продай мебель и пригласи их тоже сюда.
— Позаботься лучше о завершении своего процесса, старый бездельник, — язвительно парировала мадам.
