Виллем Элсхот - Избранное

— Ах, это уж слишком! — Мадемуазель де Керро поперхнулась, и брызги полетели на стол.

Господин Брюло решил, что момент настал.

— Теперь можно было бы взять по апельсину, — начал он, — но они как-то странно разложены: в одной вазе их гораздо меньше. Наши служанки даже не умеют накрыть стол как положено.

И он вызвал Луизу.

— Почему ты положила в одну вазу меньше апельсинов, чем в другую? — строго спросил Брюло.

— Извините меня, мсье, но в каждой вазе лежало по двенадцать штук, — уточнила она вежливо.

— Ты уверена?

— Совершенно уверена, мсье.

Она готова была поклясться.

— Хорошо, — сказал Брюло. — Можешь идти. Дамы и господа, — продолжал он подмигивая, — к сожалению, я должен констатировать, что среди нас есть лицо, недостойное находиться в нашем уважаемом обществе. Исчезло четыре апельсина, и я прошу виновника немедленно сознаться.

Ответа не последовало, все старались держать себя в руках. Асгард слушал открыв рот и напряженно сощурившись.

— Виновник не хочет сознаваться, — продолжал господин Брюло. — Дамы и господа, чтобы избавить невиновных от подозрения, не остается ничего иного, как проверить у всех карманы. Госпожа Брюло может без труда проделать это с женщинами, я беру на себя мужчин. Есть ли у кого-нибудь возражения?

Все гости отрицательно покачали головой. То же самое сделала и госпожа Жандрон, которая вдруг поняла, какой опасности она подвергалась. Ведь если бы она вместо сумочки сунула апельсины в карман, дело приняло бы для нее плохой оборот.

Приступили к обыску.

— Я предлагаю, чтобы господин Брюло обыскивал дам, а госпожа Брюло — мужчин, — крикнул Кольбер, потирая нос.

— Ах нет, что вы, — запротестовала одна из венгерок, бросив взгляд на хозяина дома.

— Господин Кольбер пошутил, — успокоил ее нотариус.

Супруги Брюло делали вид, что усердно ищут, но, конечно, ничего не нашли.

— Дамы и господа, — сказал нотариус, — обыск не дал результатов. Осталась одна госпожа Жандрон, но эта достойная уважения дама не могла сделать такое. Об этом не может быть и речи. Она вне всякого подозрения.

Госпожа Жандрон с благодарностью посмотрела на него.

— Но если вы потребуете, чтоб обыскали и ее, просто для порядка, то она, разумеется, готова показать свои карманы.

— У меня только один карман, — уточнила старуха.

— Заносим в акт, — сказал господин Брюло. — Итак, она, разумеется, готова показать свой карман.

Госпожа Жандрон осторожно опустила сумочку на пол и задвинула ее ногой под стол.

— Я считаю, что и подобном случае ни для кого не следует делать исключения, — заявили госпожа Дюмулен.

— Конечно, нет, — поддержал Кольбер. — Свобода, Равенство, Братство. — И он затянул «Марсельезу».

— Мадам, — произнес Брюло, отодвигая стул со старухой от стола, — прошу вас на минуточку встать. Это очень быстро.

Госпожа Жандрон повиновалась. Она сама показала карман. Госпожа Брюло ощупала его и заявила, что он пуст.

— Мадам, — сказал Брюло, — мы глубоко обязаны вам за вашу любезность. Я надеюсь, что вы не обиделись на нас, иначе поступить было нельзя. Садитесь, пожалуйста, госпожа Жандрон.

И он галантным жестом помог ей сесть.

Лицо старухи разгладилось, чувство бесконечного облегчения осветило ее черты, когда она вновь уселась на свой стул.

Господин Брюло хотел было придвинуть ее стул к столу, но вдруг нагнулся и извлек из-под стола зеленую бархатную сумочку.

— Не роняйте в другой раз, мадам, — сказал он, протягивая ей сумочку.

Госпожа Жандрон в отчаянии пыталась вцепиться в нее обеими руками.

— Одну минутку, — сказал Брюло. — Я хотел бы сделать вам подарок. Мы старые друзья, а маленькие подарки способствуют укреплению дружбы.

Он выбрал самый красивый апельсин из восьми еще оставшихся в вазе и раскрыл сумочку, чтобы положить его туда. Старуха сидела как каменная, с застывшей кривой улыбкой на губах.

Вдруг на лице господина Брюло появилось выражение глубокого удивления.

— Боже мой, — едва мог он вымолвить. — Что это такое?

Он схватил сумочку за нижние углы и вытряхнул ее на стол.

Из нее выпали носовой платок, ключ и четыре пропавших апельсина. Брюло снял с головы черную шапочку, словно стоя у свежей могилы. По парадной зале прокатился страшный взрыв смеха, а нижняя губа госпожи Жандрон задергалась, словно она читала молитву. Она посмотрела на хозяина дома, на постояльцев, потом на четыре злополучных плоди, и остатки крови бросились ей в лицо. Ей было стыдно.

— Дамы и господа, — начал Брюло, — тайна исчезнувших апельсинов раскрыта, и вот сидит виновница, из-за которой все вы оказались под подозрением. Нам, собственно, следовало бы передать ее в руки полиции, но мы этого не сделаем, мы избавим ее от двадцати лет тюремного заключения. Вместо этого я предлагаю разделить между нами всеми ее состояние, равное, по словам господина Гарусса, двум миллионам франков. Кто крадет апельсины, тот вор, отсюда можно сделать вывод, что ее богатство накоплено нечестным путем. Так или иначе, она должна от него отказаться.

Слово «состояние», кажется, дошло до сознания старухи, так как она вдруг встала, и ее седая голова вознеслась над сидящими.

— Ты лжешь, — заявила она, сгребая сумочку, ключ и носовой платок. — У меня нет и четырнадцати тысяч франков. А недавно мне еще пришлось заплатить за новое платье.

— Бросьте, — перебил ее господин Брюло. — Деньги переходят в нашу собственность. Бумаги, между прочим, уже составлены.

Из внутреннего кармана он вытащил газету.

— Попробуй-ка, если можешь, — крикнула госпожа Жандрон, крепче сжимая в руке ключ, словно собираясь ударить. — Воры, обманщики, поганый сброд, — кричала она, без посторонней помощи покидая парадную залу.

— Дамы и господа, — сказал Брюло, повышая голос, чтобы старуха слышала его, уходя, — раздел наследства будет происходить завтра в десять часов утра в моей конторе, улица д’Армайе, 71.

В этот момент добрый человек и в самом деле чувствовал себя нотариусом.

Старуха остановилась в дверях и обернулась. Затем она погрозила кулаком сидящим, плюнула на пол в знак глубокого ко всем презрения и исчезла в коридоре. Чико сжал кулак и погрозил ей вслед.

Господин Брюло снова положил апельсины в вазу так, что они образовали красивую башенку.

Кольбер, Брюло, Асгард и Грюневальд заказали еще по бутылке шампанского. Книделиус продолжал пить вместе со всеми, но упорно смотрел и одну точку и не произносил ни слова.

Итого девять бутылок с прибылью в восемь франков, и пора было кончать с выпивкой, та к как все уже начали вести себя как-то необычно. Госпожа Дюмулен вытащила розу из своего букета и воткнула ее в петлицу сюртука господина Брюло, а госпожа Брюло с жаром объясняла Кольберу, почему она предпочла бы быть мужчиной, а не женщиной.

— Мы, вероятно, зашли слишком далеко, — неожиданно и непрошенно прозвучал голос мадемуазель де Керро, которой, по-видимому, вспомнилось все, что вытерпела за свою жизнь она сама из-за хромой ноги. — Надо было сказать ей перед уходом, что мы просто пошутили.

Господин Брюло, почувствовав себя оскорбленным этим замечанием, бросил на нее уничтожающий взгляд.

— Когда вы доживете до моих лет, мадемуазель, то, надеюсь, будете лучше разбираться в некоторых вещах, — сказал он снисходительно. А затем, пожимая плечами и не обращая на нее никакого внимания, обратился к остальным: — Старухе время от времени надо давать по рукам, иначе с ней сладу не будет. Она… но я лучше помолчу, ибо эта тема неисчерпаема.

В такой многочисленной компании всегда найдется несколько сторонников христианского милосердия, и госпожа Брюло боялась, что развлечение окончится скандалом. Поэтому, прежде чем кто-нибудь успел произнести хоть слово, она постучала кулаком по столу и сказала, что теперь Кольбер должен спеть.

Кольбер так комично закашлялся, что дамы и господа, за исключением Асгарда, чуть не задохнулись от смеха.

— Что хотели бы дамы, чтобы я спел? — спросил он таким голосом, который обеспечил бы ему состояние, если бы он был профессиональным комиком. — Что-нибудь серьезное или…

— Шуточное, пожалуйста, — попросила госпожа Брюло.

— Ну что ж, задача ясна. Шуточное. Но что? «Все солдаты нашего полка»?

— Нет, это надоело. Неужели ты не знаешь ничего другого?

— «…И груди сморщились…» Но я боюсь…

— С ума сошел, — возразила госпожа Брюло. — Мы уже не дети, кажется. Пой!

— Но не слишком увлекайся, — предупредила Антуанетта Дюмулен.

Мадемуазель де Керро, которая не помнила зла, предложила аккомпанировать. Все это приветствовали, и мадемуазель села за пианино. Кольбер напел мотив, и пианистка сразу схватила его. Она взяла несколько аккордов, подобрала тональность, и Кольбер запел.