Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн
Вот Сенной рынок, фонтан и в сторонке общественная уборная. Марго собиралась, минуя свой дом и чету Ландзеген, пройти вправо, в парк Монбижу. Но заметила сквозь решетку, что в парке много народу. Вряд ли Инга и Эмануэль будут прогуливаться среди «законных» парочек. И Марго решила снова пройти мимо своего дома.
Она чуть было не свернула в ближайшую улицу, ведшую к мосту, — этой дорогой она в старые добрые времена ходила к отцу. Как часто он стоял здесь под навесом и командовал своим штабом! Дочь начальника всюду пропускали беспрепятственно, а он тотчас же прерывал работу и выслушивал ее. Ах! как все переменилось! Отец в больнице. Но ведь он еще жив, он может выслушать ее, когда она придет. Марго заспешила. Тротуар был узкий, кто-то шагал ей навстречу; она посторонилась и задела плечом стену церкви св. Стефана.
Марго мысленно устремилась к отцу, умоляла его помочь ей. Как бы устроить, чтобы он позвал Ингу к себе и удержал ее от рокового шага?.. Но как найти ее, если она бродит с Эмануэлем неведомо где. Да и в городе ли они еще? Может быть, сбежали уже? Эмануэль из породы людей, которым ничего не стоит сбежать, а Инга из тех, кто не умеет сопротивляться… Марго была в таком смятении, что не заметила, какого здания коснулось ее плечо, и остановилась перед неожиданно надвинувшимся на нее порталом, по ступеням которого поднимались люди.
Она подняла глаза. Какой будничный вид! Точно с таким же выражением лица эти люди выходили бы из здания полиции, расположенного против церкви, и уж конечно с большим оживлением переступали бы порог ресторана «Немецкий очаг», находящегося на углу. Эта мысль скользнула в ее сознании лишь мимоходом. Марго окинула взглядом церковь, но от церкви на нее пахнуло той же обыденщиной, что и от всех прочих явлений и каждодневных компромиссов жизни. Молодая женщина с белой кожей, черными, но, увы, порой молящими глазами и вздернутым носиком торопливо прошла мимо. Чувством, нараставшим в ней сейчас, была ненависть.
Она ненавидела сестру: никогда еще до сих пор не находила она в себе силы для такой ненависти. Ведь по всему своему духовному складу Марго не допускала, что сестра может быть врагом. Что бы ни случилось, как бы неправа ни была сестра, как бы ни оттесняла она Марго, ни покушалась на ее долю счастья — Инга всегда была к этому склонна, — она все же оставалась сестрой и не могла быть врагом. Поэтому чувство, зародившееся в душе Марго, было гораздо большим, чем ненависть, — это было новое мироощущение. В жизни не существует настоящей близости, не существует ничего прочного; Мы судим вкривь и вкось о сестре, потому что мы слабы и нам стыдно разобраться даже в себе самих… Иначе мы открыли бы, что бродим в страшном одиночестве по бесконечной голой улице с запертыми домами, — такой узкой, что солнце лишь чуть-чуть касается самых высоких окон на одной ее стороне.
Марго и в самом деле давно уже шла по такой улице. И шла верным путем: старые предместья, старый мост, больница. Но вот неподалеку от моста на ту же улицу свернула еще одна фигура. Инга. Она лениво брела впереди, не замечая сестру. И все в ней было ненавистно Марго — и красота, и ленивая поступь, и то, что она была здесь и что она вообще существует, и, главное, букетик фиалок за поясом. И все это с каждым мгновением становилось невыносимее. Если бы в сумочке у Марго было оружие!.. Тут Инга обернулась, они подходили к мосту.
Слишком грациозное колыхание бедер прекратилось, Инга замерла, она была поймана и не знала как быть.
— Так вот где вы встречаетесь, — сказала Марго и не получила ответа. Сестры стояли у моста совсем одни. Жители фабричного городка сидели по домам и обедали. Но по реке плыло много лодок с загорелыми юношами и девушками, пестрели свитеры, яркие шелковые флажки, а небо окрасило реку в густо-синий до черноты цвет. Домны среди нагромождения угля стояли, будто отвернув головы, не удостаивая взглядом ни людей, ни ландшафт.
— Как бы тебе не пришлось искать его в реке, — произнесла Марго, сама не зная, что она хочет этим сказать. Злоба душила ее, и слова ее только это и выражали: в них звучала злоба. Инга пожала плечами.
— Сумасшедшая, — сказала она и сразу почувствовала облегчение.
— Ах, сумасшедшая! А почему же ты отказалась поехать с Брюстунгом? А почему ты слоняешься здесь, где никто не может вас встретить? Толков уже сколько угодно. Ты ставишь себя в смешное положение.
И все-таки Марго, как ни душил ее гнев, продолжала размышлять. Она хорошо знала, что Инга не ставила в смешное положение ни себя, ни сестру, комической фигурой был, вероятно, мужчина, которого теребили со всех сторон. Но как раз с этим Марго ни за что не согласилась бы. Она снова пробормотала первое, что пришло на ум, лишь бы дать выход гневу. А к гневу прибавилась еще досада на себя. Поэтому она кричала все громче, все злее.
— Ты хотела добиться, чтобы он сбежал с тобой. Скажешь, это моя выдумка, — крикнула она, отвечая на безмолвный вопрос Инги. — Да он же сам сказал мне об этом.
Марго заплакала, в ее сорвавшемся голосе слышались слезы бессилия. Все, что она говорила, было сплошной ложью, даже на мужа она взвела поклеп. Как это случилось? Быть во всем правой и все же почему-то непрерывно врать и клеветать. Как ей теперь попрекнуть Ингу фиалками, уж конечно это подарок Эмануэля. Все, что произошло здесь, у моста, было ей теперь непонятно; хотелось одного — уйти; тело ее уже напряглось для поворота, как вдруг в последнее мгновение у нее вырвалось единственное бесспорно верное слово:
— Проститутка! Вот ты кто — проститутка!
Но это слово, как только Марго произнесла его, сковало ее по рукам и ногам. О том, чтобы уйти, теперь нечего было и думать; перед ней стояла Инга, ее сестра, превращенная этим словом в какое-то новое, необычайно интересное существо. Марго с любопытством ждала. И не было уже в ней ни гнева, ни досады.
Инга, будто она ничего и не слышала, сказала:
— Я шла к отцу.
Усталость и печаль — вот все, что почувствовала Марго в этом ответе. Да ничего другого и не было. Обидное слово не коснулось Инги.
— Я хотела поговорить с отцом…
