Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн
На мгновение в нем снова всплыло воспоминание о гумплахском учителе.
— Это hybris [40] древних{39}, — пробормотал он.
— Что такое? — спросил Либлинг. Но тотчас же сам вспомнил — Ах, так. Впрочем, говорите лучше по-немецки! Мы, немцы, понимаем теперь только немецкую речь и гордимся этим.
— Как мне теперь все безразлично, — сказал Андреас с горькой усмешкой.
Либлинг подхватил его под руку.
— Свежий воздух поможет вам, — заметил он и мягко повлек его за собой.
Молодой человек не переставал осыпать себя упреками.
— Только hybris могла так ослепить меня. Ведь Туркхеймер — сила, а я — дух. Разумеется, дух побеждает силу, но исподволь, исподволь, тайно подкапываясь под нее. А потом разом — взрыв! Жрец вооружается лицемерием, как воин — мечом. Это я, верно, где-то слышал. Я же вообще не лицемерил, у всех на виду творил я свое свинство, всякий мог видеть.
Либлинг прервал его покаянные мысли.
— Так лучше для вас, мой друг, вам следует остепениться. То есть так обычно выражаются. Я бы предпочел сказать: вам следует подчинить свою жизнь нравственной идее.
— На что мне нравственная идея, — отмахнулся Андреас.
Либлинг с готовностью объяснил:
— Нравственная идея заключается в том, что вы вернете девушке ее честь.
— Да разве это в моих силах? Я ее чести не лишал.
— Тем возвышеннее ваша задача. — Через несколько шагов поборник нравственности изрек — Покориться неизбежности — вот в чем нравственная идея, мой дорогой юный друг.
И, когда они уже стояли перед подъездом виллы «Бьенэме», он прибавил:
— А затем — это удобней всего.
Он пропустил молодого человека вперед, но, переступая порог, Андреас почувствовал безумное желание повернуться, сбить с ног Либлинга и удрать куда глаза глядят. Видение, пронесшееся в его возбужденном мозгу, удержало его. Перед ним протянулась необозримая ярмарочная площадь, где в смраде пота и жареного сала, среди комнат ужаса и балаганов с великаншами, черная безобразная толпа, пыхтя, воздвигала капище низменным страстям: сластолюбию и жестокости. И в этой клоаке обречен кончать свою жизнь он, Андреас. Его лакированные ботинки как будто уже потеряли свой блеск. Кажется, и брюки обтрепались! Он встряхнулся, кошмар исчез, и он вошел.
Либлинг отправился в залу один. Андреас остался в зеленой шелковой гостиной, вперив взор в щелку притворенной двери. Там девчонка Мацке валялась на полу, завернувшись в смирнский ковер и выпуская облака дыма. Ее волосы, словно языки пламени, развевались во все стороны, лицо белым пятном выделялось на зеркальном желтом паркете.
— Ноги у меня стынут, — заявила она.
— Отсюда еще не следует, что надо отапливать рот, — сказал Либлинг. Без долгих церемоний взял он у нее изо рта сигарету и бросил в камин.
Она плаксиво взвизгнула:
— Ой, отдайте сигарету!
Но он наставительно произнес:
— Я не люблю, когда женщины курят. Женщина должна быть верна своему призванию матери семейства, в особенности германская женщина. Кстати, это имеет отношение к тому обстоятельству, которое привело меня сюда.
— Чего такое?
— Прежде всего сядьте как следует на стул, фрейлейн Мацке.
— Да ну? Вы, верно, прямехонько из своих поместий в Померании, господин граф, и очень уж вы принципиальный насчет благородного обхождения.
— Фрейлейн Бьенэме, дело серьезное, оно требует вашего полного внимания.
Она встала с полу.
— Ну, так валяйте! — просто сказала она.
Послышалось легкое позвякивание дутых бус. Фрау Калинке, приседая и потирая жирные руки, шмыгнула в дверь из столовой и прижалась к стене. Она извинилась:
— Вы, господин Либлинг, кого угодно заинтересуете.
— Положение таково, — начал он, — господину Туркхеймеру известно все, и он собирается порвать с вами.
Девчонка Мацке вдруг побагровела от гнева.
— Вот паразит! — крикнула она с возмущением. — Ну его, плакать не буду, — сейчас же добавила она, напуская на себя беззаботность. — Пускай себе порывает, я по гроб жизни буду ему за это благодарна.
— Как-никак ему вы обязаны благосостоянием и блестящими видами на будущее, а свое счастье вы проморгали по собственной глупости.
— И за мою глупость он меня осрамить готов?
Ее голос дрожал от слез. Либлинг почувствовал сострадание к перепуганной девушке.
— Утешьтесь, дорогая. Ваш благодетель совсем не собирается мстить вам. Господин Туркхеймер — слишком благородная натура, чтобы не простить мимолетного страстного увлечения молодому созданию, скрасившему его безотрадную старость своей сияющей юностью. Однако вы, конечно, сами понимаете, что после всего случившегося чувство собственного достоинства обязывает господина Туркхеймера порвать с вами. В то же время он великодушно берет на себя заботу о вашей дальнейшей судьбе, предлагая вам в мужья честного, симпатичного юношу, впрочем, вам не безызвестного.
— Он благородный человек! — воскликнула фрау Калинке.
— А кто же такой этот пай-мальчик? — спросила Бьенэме.
Либлинг склонил голову на плечо и прошептал задушевно:
— Его зовут Андреас Цумзе.
— В таком случае проваливайте подобру-поздорову.
— В таком случае я тоже спрошу: для чего вся эта комедия? — подхватила фрау Калинке.
— Для блага вашей питомицы, — ответил Либлинг, деликатно указывая фрау Калинке ее место.
Она весело ответила:
— Нечего мне очки втирать, господин Либлинг. Ваш Андреас приятный молодой человек, но живет он только на те карманные деньги, которые ему дарят богатые дамы.
Либлинг не преминул дать почувствовать дерзкой особе всю строгость своих убеждений.
— Вы не знаете моих правил, любезнейшая, если полагаете, что я согласился бы взять на себя сегодняшнюю миссию, не будучи уверенным, что отношения упомянутого молодого человека к некоей даме, называть которую я не хочу, теперь уже дело прошлое.
— Час от часу не легче, — ответила рассудительная матрона, — так, значит, он теперь совсем нищий?
— Это ловушка! — воскликнула Бьенэме.
Но Либлинг успокоил ее:
— Он получит доходное место. Да и вы не бедны, а господин Туркхеймер обещает не оставить вас своими милостями.
Дамы обменялись нерешительным взглядом.
— Ангел-хранитель! — сказала фрау Калинке. — Не веришь в них, а они тут как тут.
— Виллу со всей обстановкой, — заявил Либлинг, — разумеется, придется продать, так как…
— Мою виллу «Бьенэме»? Черта с два!
Он не смутился.
— Так как отныне вы будете жить в другой обстановке, я бы прибавил — в более нравственной… Если вы, милая фрейлейн Бьенэме, сумеете оценить благожелательное к вам отношение, то все будет улажено в пять минут: мне даны необходимые полномочия.
Он вынул из портфеля лист бумаги, который развернул с многозначительным видом. Фрау Калинке сразу схватила его и расхохоталась от всей души.
— Сто тысяч марок? Ну
