В раю - Пауль Хейзе
Когда же ему случалось попасть на что-нибудь такое, что ей нравилось, то она садилась у печки на стуле и, широко раскрыв глаза, внимательно следила за чтением. Но она никогда не вдавалась в рассуждения о прочитанном и держала себя чрезвычайно холодно относительно своего обожателя. Это обстоятельство до того озабочивало Росселя, что он даже несколько похудел.
Характер Ценз, представлявший редкое соединение настойчивости и легкомыслия, выказался также и в обращении с родным ее отцом. После выраженного Шёпфом согласия признать хоть наружно отцовские права барона между ними произошло объяснение, причем видимое глубокое раскаяние такого легкомысленного человека, каким был обыкновенно барон, произвело некоторое впечатление на раздраженного старика. Шёпф помнил, что он и сам был не без греха, а потому между отцом и дедом Кресценс завязались если не вполне дружественные, то по крайней мере и не враждебные отношения. Финансовый вопрос относительно обеспечения Ценз был улажен согласно желанию барона.
Как только дело это устроилось, барон почувствовал, что на сердце у него стало легче, и тотчас же отпустил себе все прежние грехи, ожидая, что дочь должна будет наконец оценить и полюбить такого примерного отца, как он. Между тем Ценз, по-видимому, так же мало заботилась о своем родителе, как и прежде. Согласившись, в угоду деду, повидаться с виновником своих дней, она просидела с полчаса, холодная и неподвижная, точно мраморная статуя. Напрасно отец ее старался расточать перед ней всю свою любезность; все усилия тронуть ее сердце оставались тщетными. Она постоянно твердила, что остается к нему совершенно равнодушной и не понимает, как могла ее покойная мать полюбить такого человека. Пусть барон и не воображает себе, что она когда-либо будет питать к нему другие чувства. Физиономии, такие как у него, были ей всегда противны; ей очень жаль высказать ему неприятные истины; но она привыкла говорить правду и не хочет обманывать его, потому только, что он обманул ее мать. Деньги он может оставить у себя; она не думает о замужестве, а если б кто-нибудь пожелал на ней жениться, из-за того лишь, что у нее богатый отец, то она заранее отказывается от подобного мужа.
То обстоятельство, что прелестная баронесса приходится ей кузиной, казалось Ценз очень странным; сначала она смеялась над этим, как над оригинальной выдумкой, но потом вдруг отчего-то вся вспыхнула, вскочила со стула, сухо поклонилась отцу и поспешно вышла из комнаты.
Барон, вздыхая, покинул жилище старика и направился к своему товарищу по оружию, Шнецу, чтобы сообщить ему результат неудавшейся попытки примирения.
Поручик, со времени свадебного торжества, находился в каком-то тяжелом настроении духа, заставлявшем его избегать общества, вследствие чего он по целым месяцам сидел дома и совершенно забыл о существовании рая, куда его и влекло прежде преимущественно лишь присутствие Янсена. Он сблизился с кружком художников единственно лишь потому, что общество их казалось ему наиболее сносным. Он не ожидал встретить в их кружке людей, одаренных творческим гением. С него было довольно и того, что они все-таки же выходили из ряда остального, ненавистного ему, общества.
То обстоятельство, что, встретив Янсена, Шнец счел невозможным трунить над ним и не решился задеть его своим черным искусством, пробудило в нем к Янсену какое-то особенное чувство: ему казалось, что мир не остался бы в потере, если б все человечество, за исключением Янсена, сразу вымерло и если б можно было, приняв скульптора за образец, создать по этому образцу новых людей. Его он действительно любил, хотя тщательно скрывал такую «сентиментальность» не только от посторонних, но даже от самого себя. Теперь он чувствовал себя опять наедине со своею желчью, вырезывал силуэты и сердился на всех остальных людей за то, что они все вместе не могли ему заменить одного Янсена.
Шнец принял барона очень сухо и, слушая рассказ о дочерней бесчувственности, все время сардонически улыбался. Он уверял, что в настоящее время, при характеристической гнилости общественного строя, нельзя не радоваться тому, если попадаются еще, даже между женщинами, отдельные личности, которые не позволяют дурачить себя пустяками и напрямик, без обиняков говорят то, что думают и что чувствуют. Поручик советовал барону ехать в Африку, застрелить там львицу и усыновить ее детеныша. Преподав этот совет, Шнец немедленно вырезал из черной бумаги барона, нянчающего молодую львицу, и отдал ему этот силуэт на память в виде напутствия на дорогу.
Барон решился отправиться к своей племяннице, хотя и не получил еще от нее полного разрешения. Он не смел более показаться на глаза старой графине, которая, узнав об отъезде Ирены, прочла назидательную проповедь по поводу невероятного поведения его племянницы и очень неблагосклонно приняла его чересчур смелый ответ. Справки, наведенные в Мюнхене о Феликсе, не привели к желаемому результату. Никто не знал, куда он скрылся после своей мнимой дуэли. Привычка быть под башмаком племянницы, бесцельность дальнейшего пребывания в Мюнхене и отсутствие знакомых — все вместе влекло его на юг. А резкий прием, неожиданно встреченный им у Шнеца, рассеял последние его недоразумения.
Он спрятал силуэт в бумажник, пожал руку старого приятеля и простился с ним, выразив надежду, что они встретятся еще когда-нибудь под более жарким небом.
ГЛАВА II
Еще два столпа рая стали колебаться, и стало очевидно, что никакие силы уже не в состоянии более остановить его распадение.
Розенбуш и Эльфингер явились еще на первое собрание после злополучного маскарада. Они, видимо, находились в грустном настроении духа. Оба были далеко не так остроумны, как прежде: казалось даже, что они утратили, до известной степени, способность сочувствовать остроумию других.
Возвращаясь домой, они пришли к заключению, что рай отжил уже свое время, тем более что даже и вино было гораздо кислее, чем в прежние счастливые времена.
В действительности вино осталось то же, только у обоих приятелей было на душе горько. У каждого из них были свои особые причины, вызывавшие горькое чувство; но в окончательном результате никакое вино не могло бы прийтись им по вкусу.
Эльфингеру удалось-таки заставить сердце своей непреклонной и набожной возлюбленной изменить небесному жениху. В одно из послеобеденных свиданий в известной церкви, Фанни, со слезами на глазах, проговорилась о том, что со своей стороны тоже любит Эльфингера, но вместе с тем разрушила все его надежды, прибавив, что это обстоятельство нисколько
