Колосья под серпом твоим - Владимир Семёнович Короткевич
— Ты с кем, Кондрат? — спросил, будто пропел.
— Вот, — ответил Кондрат. — Загорский. Грядет, как жених в полунощи.
— Что я, страшный суд? — ответил шуткой Алесь.
Неожиданные слова Кондрата затронули его. Он действительно пришел, как жених в полуночи, хотел увидеть Майку. Только увидеть. Иначе он больше не мог.
— Ну, не совсем страшный, — отметил Андрей. — А немного есть. — Несмело улыбнулся, скромно прикрыл длинными ресницами глаза. Алесь не понравился ему.
И почти сразу Алесь попал в объятия. Отовсюду в глаза лезло одно и то же: золотистые лохматые волосы, диковатые синие глаза, прямые носы, белозубые улыбки. Ага, вот кто-то другой: Марта, жена Стефана. А вот и сам Стефан с молодыми, но густоватыми уже усами — тихий, воды не замутит, Стефан.
— С пасхальной ночкой вас.
Один Стефан из всех Когутов перешел на «вы», когда Алесь окончил гимназию.
— Ты что, позже не мог?
Батюшки, Павлюк, горячий порой, но такой чаще всего солидный Павлюк! Павелка, ровесник, деревенский друг! И этот за какой-то месяц стал таким, что не узнаешь, перешел границу к взрослому парню: кудрявятся маленькие золотистые усики. Свитка на одно плечо, будто готовится драться на кулаках; магерка ухарски завернута назад.
— Эй, а меня? — рассудительный голос сзади.
Кто-то дергает за рукав. Юрась.
— Юраська-Юраська, — смеется Алесь. — А кто был голышом мужеска пола?
— Да ну тебя, — с важным упреком говорит пятнадцатилетний статный парень.
— Что «ну тебя»? — смеется Кондрат. — А кому еще вчера... что?.. Ну что, Алесь?
— Кому еще вчера бондочку давали? — подкалывает Алесь.
Хохот.
— Тихо вы, — важно говорит Марта. — Хватит уже. Вот, грех какой. Похристосуемся заранее, Алесь Юрьевич.
Глаза молодицы смеются. Она вытирает платочком рот.
— А христосоваться заранее — не грех? — спрашивает Стефан.
Алесь стоит среди них и чувствует, что горло словно сдавило. Ему было так плохо все последние дни, что он, попав внезапно в свой, в родной круг, держится из последних сил.
— Кого-то еще нет, — глухим голосом вспоминает Алесь.
— Меня, — и из полумрака вышла Янька Когут в беленьких сапожках и синеньком кабтике.
Алесь в шутку поднял ее, — ого!
Янька смотрела на него серьезно и строго. Удалась она не совсем в Когутов. Рот маленький, а глаза вдвое больше, нежели у них. Уже теперь у нее была толстая коса, едва ли не в руку толщиной.
На тропе послышались шаги.
— Кто это тут мою невесту трогает? — прозвучал юношеский приятный голос.
— Мстислав, — взвизгнула Янька и бросилась к нему.
Алесь и Маевский встретились взорами и опустили глаза, словно каждый застиг другого в не совсем подобающем месте, но прекрасно понимает, почему он тут.
Мстислав вскинул ресницы, и на его губах появилась улыбка.
— Великая ночь?
— Великая ночь, друг.
И это звучало как: «По-прежнему?» — «Давай по-прежнему, друг».
И сразу, словно воспользовавшись этой возможностью и желая закрепить ее, Мстислав спросил с иронией:
— Так чего это пан Загорский приехал в церковь Мокрой Дубровы?
— Потому что тут Когуты, — ответил Алесь.
— Вот счастье какое, — наивно призналась Янька. — А мы как раз хотели в Милое ехать, чтобы тебя увидеть, Алеська.
Кондрат легко толкнул ее в бок. Янька не поняла и ответила брату толчком, так, что все заметили, и скромному Андрею стало неловко.
Янька смотрела на Мстислава синими глазами, блестящими, как мокрые камешки: ловила слова.
Мстислав стоял и смеялся.
— А это почему, — с притворной наивностью заявил он. — Я тебя хотел найти. Я в Загорщину — нет. Я в Милое — нет. Куда, думаю, теперь?
— Можно бы вам... тебе... было в Раубичи, — брякнула глупая по малолетству Янька, — так там поп болен... Не гонят его хозяева, жалеют.
— Знаем мы, как он болен, — буркнул Юрась, — избегает по новому обряду служить.
— Вот я и говорю, — продолжал Мстислав. — Подумал я, подумал, где ближе...
Алесь разозлился.
— Жаль, что ты меня не в Вербное воскресенье нашел, — сказал он. — Тут бы тебе хватило... Вербою... На святой праздничек.
Янька залилась смехом и захлопала в ладошки.
— Не я бью, верба бьет, — хохотала она, — за тыдзень Вяликдзень. Болезнь в лес, здоровье в кости. — Яньку ничем нельзя было привести в замешательство.
— Вот я бы тебе и дал... здоровья в кости, — мрачно произнес Алесь.
Засмеялись.
В этот момент удар колокола прокатился над голыми еще, но живыми деревьями, поплыл под свежие и прозрачные звезды
— Начинается, — промолвил Андрей.
Они двинулись ближе к церкви. Толпа плыла туда же и быстро оттерла Кондрата с Андреем и Мстислава с Алесем от других.
— Ты молодец, — шепнул Мстислав на ухо Алесю. — Стало быть, решил: мир. Ладно, помирим... Она здесь. Я специально протолкался в церковь и посмотрел.
И тут Алесь почувствовал, что он действительно больше всего на свете желает мира и согласия.
— Сейчас колокола загрохочут, — предупредил Кондрат. — Осторожно, хлопцы. Говорят, иногда от такой причины с погостных деревьев черти падают.
— Белиберда какая! — бросил Мстислав.
— Я и не говорю, что правда.
— Люди верят, — заявил Андрей. — Потому что будто бы когда люди в Чистый четверг свечи домой несут и кресты на всех дверях поставят, то бесы из хат убегают. Куда им деваться? На погостные деревья. Сидят голодные, холодные, так как слезть боятся. Ну, а когда зазвонит пасхальный колокол — валятся они с деревьев, как груши. Шмяк-шмяк! Некоторые ноги выкручивают.
— Ты гляди, — сказал Мстислав, — за такие еретические предрассудки получите вы от попа. Из униатов вас разогнали, а как были вы еретиками, схизматиками и дикарями, так и остались.
Его глаза смеялись, и, в тон ему, Андрей произнес:
— И пусть. Все равно падают. Следи, Алесь, может, какого за хвост ухватишь.
— А у него ходанская морда, — продолжил Мстислав.
У Кондрата заходили желваки на щеках.
— Тогда мы уж тебе, Алеська, поможем. Ты его только в кусты с Мстиславом затащи... чтобы начальство нас не видело. А там мы его, чтобы
