Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн
— Эх ты, и не догадался! Да ведь трико-то на них болталось!
— Не болталось!
— Нет, болталось!
— Нет!
— Нет, да!
— А я говорю, нет!
И не успела она рта разинуть, как он свалил ее со стула увесистой пощечиной. Она закрыла лицо руками, но продолжала кричать сквозь пальцы:
— Болталось!
Тогда он показал ей хлыст.
— На дерзости такой наглой и сварливой твари, как ты, существует только один ответ! — крикнул он.
Впервые он возмутился, и впервые ей пришлось отнестись к нему серьезно. В ту минуту она любила его ради него самого, не думая об обманутом Туркхеймере и о сказочном принце. Выражение робкой нежности у нее на лице несколько смягчило его.
В передней послышались шаги. Андреас вошел в кабинет и запер за собой дверь.
— Опять пришла? — спросил он, завидя Адельгейду. — Разве лакей тебе не сказал, что я завален работой и никого не принимаю?
— Говорил, говорил, но у меня важное дело.
— Итак?
Она искала стул и беспомощно озиралась вокруг, ничего не видя. Наконец выдавила несколько слов:
— Я понимаю, ты, конечно, не можешь ежеминутно ощущать потребность во мне. Я ведь только вчера здесь была. Но когда я не с тобою, время тянется бесконечно долго. Ты не знаешь, как я тебя люблю.
— Мне ли этого не знать! Но, милая Адельгейда, это давно известно и не стоит повторять одно и то же. Пожалуйста, садись и приступай к делу.
Она собралась говорить, но голос не слушался. Полчаса назад ей пришла в голову мысль, под влиянием которой она примчалась сюда, полная трепетной надежды. Бедная надежда! Адельгейда в сущности уже не надеялась! Удастся ли ей снова завоевать его? Вот он стоит тут, такой далекий, нетерпеливый, взгляд жесткий, губы крепко сжаты. Вернется ли он когда-нибудь к ней?
С того дня, как он задрапировал девчонку Мацке в византийскую парчу и поставил ее на алтарь, в квартире еще держался запах ладана.
«Он здесь пирует, а я ничего не знаю, — подумала Адельгейда. Она не могла позабыть, как он сидел тогда, в пору их безмятежного счастья, в монашеской рясе, за сосновым столом, под окровавленной головой Христа. — Такие писатели, такие мистики, как он, особенно впечатлительны, его пугает всякое чужое нечуткое прикосновение. Поэтому он таит от меня самое свое сокровенное. Я не знаю и даже не имею права знать очень важную сторону его внутренней жизни, наиболее возвышенную, глубокую и болезненно чувствительную сторону. Ведь я даже разной с ним веры! Он такой благородный, он еще ни разу не попрекнул меня этим!»
— Ну что ж, я могу подождать, — заметил Андреас с раздраженным жестом. Он сел за письменный стол и принялся перебирать бумаги.
Она сказала, сразу решившись:
— Я хотела бы переменить веру.
— Что бы ты хотела?
— Переменить веру, перейти в твою веру.
— Ты бы хотела… да это же… что за бред, — прибавил он тихо, смотря в сторону. Он взял себя в руки и уставился на какой-то предмет у противоположной стены. Однако все лицо у него дергалось. — Как ты до этого додумалась? — спросил он беззвучным от напряжения голосом.
— Я иду на это ради тебя, мой Андреас. — Она испугалась, уж не испортила ли она все дело. — То есть я, конечно, чувствую — как бы это сказать? — внутреннее влечение. Но для перемены веры нужна все-таки известная решимость, не правда ли? Любовь к тебе облегчает мне этот шаг.
Он вскочил, он стоял перед ней, отвернувшись, подняв лицо к потолку и сжимая пальцы. Она смотрела на него с испугом и благоговением: «Ах, никогда успехи в свете не доставляли ему такого удовольствия. Он просто в экстазе!»
Андреас ясно представил себе картину: Адельгейда в скромном платьице конфирмантки и белом вуале, в сопровождении родственников и всей знати Земли обетованной входит в церковь святой Ядвиги. Туркхеймер доводит ее до купели, он лукаво улыбается и поглаживает рыжеватые бакенбарды.
Она добавила в пояснение:
— Я ведь принадлежу к евангелической церкви.
Тут он бросился вон из комнаты. Дверь хлопнула, его уже не было. Сейчас же вслед за тем она услышала приглушенные звуки, словно он боролся с приступом удушья. Она уж хотела бежать ему на помощь, но снова села в кресло: ей почудился смех, он смеялся. Ну конечно, он остановился тут же около закрытой двери и хохотал, уткнувшись лицом во что-то мягкое; может быть, в портьеру?
И вдруг она услышала сдерживаемый визгливый хохот, визгливый женский хохот. Да, он уткнулся лицом во что-то мягкое, в платье женщины или, как знать, в тело женщины. Ах, там в углу, на откидной доске книжного шкафа, которая должна была служить поэту пюпитром для его беглых записей, лежал большой красный предмет: огромная шляпа с перьями. «Я была слепа. Как могла я не заметить ее раньше!» Около, на полу, валялась скомканная перчатка.
Адельгейда даже не удивилась.
«Как могла я не понять, — подумала она. — Я воображала, будто он всецело поглощен своей писательской карьерой, светскими успехами, почем я знаю чем еще! Как это мне никогда не приходило в голову, что причина его холодности кроется в его пылких чувствах к другой. Это непостижимо! — Она подошла к зеркалу. — Он совершенно прав, я могу показываться только вечером. С помощью изрядной дозы eau de lys [39] и при искусственном освещении, пожалуй, еще сойдет, но скоро, может быть, и этого будет недостаточно. Впрочем, теперь уже все равно, чего мне еще надо?»
Она вышла из комнаты, преследуемая его приглушенным смехом и гортанным взвизгиванием соперницы. Сколько веселья вызвала ее жертва, последняя жертва, которой она думала вернуть его себе! Уже при выходе, в подъезде, она сделала открытие:
«Я вся дрожу. Мне надо передохнуть, но где?»
Напротив, в окне первого этажа, она заметила несколько запыленных болванок для шляп. Модистка, удрученная женщина неопределенного возраста, при взгляде на неожиданную покупательницу решила про себя, что летний костюм на той стоит по меньшей мере триста марок. Это было простое серое парусиновое платье. Лиф был отделан серым льняным кружевом на бирюзовом шелку; заложенные складочками воротник и кокетка закрывали шею и плечи. На шляпе из черной итальянской соломки были страусовые перья, а под полями, сзади, у самой прически желтая роза. Шляпа эта испугала модистку.
«Неужели она рассчитывает найти у меня такую дорогую шляпу», — подумала она.
Но Адельгейда удовлетворялась всем, что бы ей ни показывали. Она мельком взглянула на две простенькие круглые шляпки с тремя жалкими бантиками, торчащими вверх. Затем села на стул у окна.
— Которую изволите взять,
