Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн
И вдруг он склонился над лежащей неподвижно фрау Пимбуш, на лице его выступили капли пота. Она же, преждевременно реагируя на движение, которого он еще не сделал, подняла отчаянный пронзительный визг, исполненный отвращения и безумного ужаса. Андреас отшатнулся, сжав пылающее лицо ладонями: холодная твердая рука наотмашь ударила его по щеке. Он оглянулся: может быть, здесь и вправду все заколдовано? Откуда такая сила у этой вопящей женщины? Щека кровоточила. Вдруг он встал, отрезвев и остыв: ведь это же не кто другой, как этот отвратительный питекантроп, поминутно грозящий волосатой лапой какому-то незримому преследователю.
Дверь отворилась, Пимбуш вошел в комнату, припомаживая брильянтином усы.
— Что случилось, милая Клэр? — спросил он. — Тебе нехорошо?
Он заметил молодого человека, делавшего вид, будто ему что-то понадобилось на столе.
— Ах, господин Цумзе, очень рад вас видеть. Вы, верно, хотели помочь моей бедной жене? Бросьте! Когда она кричит, ее не унять. Я-то знаю.
Вдруг он запнулся, ему стало не по себе в этой напряженной атмосфере. Его супруга время от времени испускала резкие звуки, билась головой о подушки и истерически хохотала. Пимбуш посмотрел на Андреаса; его молчание окончательно разъяснило супругу ситуацию. Он чуть ли не со страхом отдернул любезно протянутую руку, опасливо посмотрел на нее и поднес к губам мизинец с длинным, изящно наполированным ногтем.
— Что вы натворили? — торопливо прошептал он с предупредительной улыбкой. — Я вижу, у вас были… кое-какие поползновения. Но вы ошиблись, сударь. — Он настойчиво и, словно извиняясь, повторил: — Вы серьезно ошиблись.
Андреас взял себя в руки и объявил смело и галантно:
— Господин Пимбуш, я покусился на ваши права и предлагаю дать любое угодное вам удовлетворение.
Водочный заводчик подпрыгнул на месте.
— Покусились? Пожалуйста, покушайтесь! Только вряд ли что выйдет! — Его заметно волновало предстоящее удовлетворение. — Вы подходите к этому вопросу с совершенно ложными представлениями, — воскликнул он фальцетом и прибавил наставительно, строго сдвинув брови: — Как уже сказано, могу вас уверить, что желаемое вами покушение вообще неосуществимо. Мне незачем запрещать его вам, оно запрещено само собой. Понимаете?
Сильно озабоченный тем, что ему придется понапрасну защищать свою честь, он несколько раз повторил то же самое. Наконец Андреас, видно, понял; до него дошло, что здесь ему больше делать нечего и говорить не о чем. Он опустил голову и удалился не очень гордой поступью, преследуемый истерическим хохотом разоблаченной дамы и болтовней супруга, честь которого неуязвима.
«Стало быть, я все еще во власти иллюзий», — подумал он, уже выйдя на улицу, и мысль эта настроила его против фрау Пимбуш. Ну, что это за женщина, что за поведение! А ее фантазии! Италия — это дивная местность, где орудуют разбойники, а именно, мыши и возница, потребовавший вперед плату. Затем следует уже знакомый ему красавец мужчина, «ужасно смуглый и сильный», которым заканчиваются все приключения этой дамы; такие рассказы поднимают ее в собственных глазах. В ее скабрезностях ровно столько же филистерства, сколько в чопорности других. Но что возьмешь с этих людей? Как глупо искать высшую духовную развращенность, свойственную немногим избранным, рассеянным по всей Европе гурманам там, где не найти ничего, кроме дошедшей до непотребства тупости, слабых нервов и истощенной, рыбьей крови, а в худшем случае физической ненормальности, как у этой бедняжки. Эти люди из кожи лезут вон, только бы отделаться от мещанской морали, и не приобретают взамен ни крупинки ума. Гризельда фон Гохштеттен, надменная старая дева, позволяющая себе презирать людей, на подачки которых живет, в сущности права: в Земле обетованной водятся только благонамеренные мещане.
А фрау Пимбуш, чья голова походила на сверкающий всеми красками набухший ядовитый цветок на слишком тонком стебле, кем оказалась она при ближайшем рассмотрении?
И Андреас ответил:
«Мещанкой и кликушей».
XIV
Семейный совет
Сначала он намеревался отправить Ратибору деньги за проигранное пари по почте. Но когда он все же вручил их ему лично и совершенно официально в большой гостиной клуба, ему удалось принять такой грозный вид, что никто не посмел его расспрашивать. Однако уважение света не могло вознаградить его за ущерб, нанесенный его самолюбию скандальной сценой у четы Пимбуш. Остался какой-то осадок, чувство глубокого разочарования. Желая забыться, он отдавался во власть причудливых фантазий.
«Такими переживаниями, — думал он, — мы обязаны модному увлечению, которое рассматривает женщину как самостоятельную личность. Одна-единственная заполняет все наше существование, мы слишком обнажаем перед ней свою душу. И это подрывает ее уважение к нам. Я бы не прочь купить яхту, что вообще необходимо нынче каждому порядочному человеку, и населить ее одалисками».
А пока он предпринял розыски той девушки, которая когда-то во времена «Кафе Ура» из любви к нему стирала его рубахи. Теперь он мог бы засыпать ее контрамарками, которых тогда она так и не дождалась. Как была бы она счастлива и горда им! Но хозяева рассчитали ее, ибо она больше интересовалась физическими и душевными качествами заказчиков, чем их платежеспособностью. Отыскать ее не удалось.
Бесцветная блондинка, в свое время столь глубоко его обидевшая, все еще царила за стойкой на Потсдаммерштрассе. Андреас каждый раз, проходя, косился на нее. Он строил самые неожиданные планы.
«А что, если поручить двум-трем падежным молодцам схватить ее в темном переулке и втащить в заранее приготовленную карету! А потом привезти в незнакомое ей место, позволить снять с глаз повязку, пусть увидит свое отражение в стенных зеркалах среди обитой шелком мебели в спальне, где разложены бархатные платья и кружева. И в эту минуту вдруг откроется дверь, и я, когда-то выслушавший ее пренебрежительные слова, войду, скрестив руки, с гордо поднятой головой! Нет, это слишком театрально; я буду держать себя так, словно ничего не произошло».
Но и эта мысль не была приведена в исполнение. Вместо того он написал как-то на Доротеенштрассе, фрейлейн Софи Левцан, что, должно быть, при переезде позабыл там воротничок. Вероятно, она его прибрала и если теперь соблаговолит принести его лично, это его чрезвычайно обрадует.
Она пришла, когда он уже потерял всякую надежду. Лицо ее, чуть-чуть раскрасневшееся от жары, казалось под черной шляпкой с перьями не таким утомленным. Потрепанный летний жакет был в пятнах, перчатки благоухали бензином. Тем не менее Андреас радостно воскликнул:
— Значит, вы на меня
