В раю - Пауль Хейзе
— То именно, что ты и предполагал, — отвечала Юлия. — Ты едва ли узнаешь из письма что-нибудь новое: в нем нет, по-видимому, ничего такого, что могло бы оказать на дело сколько-нибудь существенное влияние; советую тебе прочесть письмо, когда выспишься и станешь спокойнее. Само по себе оно раздражить тебя не может. Я, по крайней мере, прочитав грустную исповедь нашего приятеля, нисколько не переменила хорошего мнения, которое до сих пор о нем имела; я думаю, что все уладится, и надеюсь, что нам не придется утратить дружбу Феликса, хотя он и говорит, что намерен отправиться в добровольное изгнание. Он послал также прощальное письмо Ирене. Вся последняя история произвела на его благородную, увлекающуюся душу потрясающее впечатление. Он думает, что лишил нас счастья, и не считает себя вправе быть и сам счастливым.
Янсен, подняв голову, мрачно и вопросительно взглянул на Юлию.
— Я ничего не понимаю! — сказал он.
Юлия наклонилась к Янсену, обвила руками его шею и поцеловала его в лоб.
— Тебе и незачем теперь понимать, милый. Будь совершенно спокоен и положись на меня, твоего лучшего друга. Правда, обстоятельства нам неблагоприятны, но искренняя любовь и небольшая, имеющаяся у меня доза здравого смысла вполне достаточны для того, чтобы победить в конце концов все козни слепого случая. Я слабая женщина, но гордость моя возмущается мыслью покорно и безропотно подчиняться обстоятельствам и не рискнуть на сопротивление там, где дело идет о жизни и смерти. Друг перед другом мы ни в чем не виноваты. Если в наши отношения врывается извне, без всякого на то с нашей стороны повода, разная грязь, то это не должно помешать слить нашу жизнь воедино и всецело отдаться друг другу. Нет, милый, мы не вправе трусливо покоряться всем требованиям нынешнего, во многих отношениях далеко еще не развитого, общества. Мы обязаны употребить все усилия, чтобы устроить жизнь на более честных началах, по крайней мере, на том небольшом клочке земли, на котором будет стоять наша хижина.
В продолжение этого разговора у Юлии навернулись на глаза слезы, но при этом она так радушно и так искренно улыбалась, что Янсен, несмотря на испытанное им сильное потрясение, почувствовал, что у него снова повеселело на душе.
— Что ты хочешь этим сказать? — сказал он, смотря на нее с удивлением.
— Погоди еще немного: скоро все объяснится, — шептала Юлия, целуя его в глаза и расправляя волосы, нависшие ему на лоб. — Если ты действительно меня любишь так сильно, как говоришь, чему я, как и всякая другая женщина на моем месте, не могу не поверить, то ты исполнишь мою просьбу. Прежде всего отправляйся домой и позавтракай; Франциска составит тебе при этом компанию. Затем ты ляжешь спать и постараешься уснуть как можно крепче. К вечеру прикажи себя разбудить, так как я жду тебя к себе ровно в семь часов. В награду за послушание узнаешь, какие меры я придумала, чтобы покончить с этой путаницей, препятствующей четырем хорошим людям быть счастливыми. До поры до времени не беспокойся ни о чем и положись на меня. Согласен?
Юлия долго и горячо целовала Янсена, который пришел окончательно в смущение и не знал, что сказать ей в ответ. Они вышли вместе из мастерской. Янсен как-то нерешительно взглянул на двери «фабрики святых».
— Послушай, — сказал он, — мне ужасно совестно, что ты застала меня там! Неужели ты можешь еще любить такого безумца?
— Мне нечего бояться, — со смехом отвечала она, — я знаю, что ты хотя и дикарь, но тем не менее никогда, даже в минуты самой ужасной невзгоды, не разобьешь того, что действительно свято и дорого для нас обоих.
Усадив Янсена в дрожки и отправив его домой, Юлия глубоко вздохнула и вернулась в мастерскую.
Коле, Розанчик и Анжелика стояли все время на дворе и с беспокойством ожидали развязки. Юлия знаками просила их отойти в сторону, чтобы не потревожить Янсена. Розенбуш пригласил Коле посетить его мастерскую.
Анжелика ушла также к себе и неподвижно сидела перед мольбертом. Когда Юлия вошла к ней, художница бросилась к ней навстречу.
— Что с тобой? — вскричала она. — Ты плакала?
— Только не с горя, моя милая! Положим, что если б я была в расположении духа плакать с горя, то и для этого причины не занимать стать. Сколько горя лежит за нами! Впрочем, хотя все могло бы устроиться и удобнее, и приятнее, но лучшее все-таки еще от нас не ушло. Я должна тебе кое-что сообщить по секрету.
Юлия наклонилась и прошептала Анжелике что-то на ухо. Громкое, радостное восклицание вырвалось из груди художницы. Она вся раскраснелась от радостного испуга и в следующее затем мгновение повисла на шее Юлии, чуть не задушив ее своими поцелуями и ласками.
— Глупая девочка! — сказала Юлия, с трудом освобождаясь из ее объятий. — Ведь ты сама же предсказывала мне такой конец. Теперь, сделай одолжение, держи себя настолько благоразумно, насколько это вообще возможно для артистки. Ты должна мне пособить кое в чем, в противном случае мы не успеем приготовиться к вечеру. Я тебе расскажу, как и что я придумала.
Они провели еще с полчаса вместе в оживленной беседе и на прощанье целовали и обнимали друг друга с самыми пламенными уверениями в вечной дружбе. Коле и Розенбуш слышали через перегородку радостное восклицание и невнятный шепот. Нетерпение их возросло до последней степени. Услышав, что дверь мастерской отворилась, они вышли в сени, видимо обиженные.
— Анжелика скажет вам все, — крикнула им Юлия, быстро сбегая с лестницы. — Надеюсь, что вы оба не откажетесь прийти ко мне сегодня вечером. Об Янсене не беспокойтесь: он теперь дома и совершенно оправился.
— Фрейлейн Минна Энгелькен, — сказал Розенбуш, когда Юлия исчезла у них из виду, — сообщите же нам наконец, что означают эти таинственные переговоры.
— Я посвящу вас в тайну настолько лишь, сколько это для вас полезно и необходимо, господин Розанчик! — возразила ему художница.
Заметим кстати, что Анжелика была до того взволнована, что по рассеянности надела шляпу задом наперед и не потрудилась привести в должный порядок свой костюм для прогулки.
— Вы, господа, приглашены сегодня на вечер, на чашку чаю; вас просят передать это приглашение господам Шнецу и Эльфингеру, а также и папаше Шёпфу. Вы должны быть ровно в три четверти седьмого, в полной парадной форме, при всех орденах и знаках отличия, а теперь прошу извинить — у меня такое множество дел; вы же — господа повелители вселенной, не годны ни к
