В раю - Пауль Хейзе
Но и теперь я был далек от любви к ней, даже от такой любви, какую я обыкновенно чувствовал при легких приключениях. Среди веселой болтовни с прекрасной молодой женщиной я все-таки питал к ней непреодолимую антипатию, нечто вроде страха, — точно будто у меня было предчувствие, которое меня предостерегало. Но демон подстрекал меня выдержать принятую на себя роль до конца, и я, безумный глупец, убедил себя, что от последовательности зависела в данном случае моя честь.
Я выиграл бесстыдную игру!
Никогда ни одна победа не доставалась так дорого, никогда человек, надеявшийся торжествовать, не чувствовал себя таким униженным и уничтоженным, как я в эти адские часы. Если б я обесчестил эту женщину в порыве слепой страсти, это не унизило бы меня в такой степени, как унизила эта дерзкая комедия.
Несчастная поняла, что, несмотря на все желание, я не в силах был разыгрывать роль осчастливленного. В ней пробудилось сознание, в каком свете предстал я перед собою и в каком она сама должна была мне казаться. Ужас, отвращение и ненависть ко мне, может быть, также стыд и раскаяние до такой степени охватили ее, что она разразилась неудержимым потоком слез. Когда я в смущении подошел к ней, она оттолкнула меня с жестом отвращения, и вслед за тем упала в обморок, походивший на совершенное оцепенение.
В эту ночь я провел самые мучительные часы моей жизни, тщетно пытаясь привести ее в чувство. Я не смел звать на помощь, чтобы не скомпрометировать ее. Когда наконец она снова открыла глаза, я видел, что всего благоразумнее было уйти, не прощаясь.
Я не смыкал глаз в эту ночь. Я проклял и тот час, когда впервые увидел эту женщину, и мое мальчишеское упрямство, и мою позорную настойчивость. Напрасно стараюсь я себя утешить тем, что не возбудил в ней более глубокого чувства, чем то, которое сам питал к ней. Раскаяние, отвращение и чувство стыда, которые я не переставал испытывать, вспоминая об этой сцене, заставляют меня теперь верить, что тут было таинственное предчувствие, какое-то неопределенное сознание совершенного мною в эту ночь проступка перед самым дорогим для меня человеком.
Весь следующий день я не выходил из дому и ни с кем не виделся, но не из опасения встретиться с нею, так как я был уверен, что она не переступала порога своего дома из боязни встретиться со мной. Но в данном случае я ошибся. В полдень она гуляла на взморье, прекрасная и спокойная как всегда; ее спрашивали обо мне, и она отвечала, что не видела меня с того времени, как мы вышли на берег. Быть может, схватил насморк!
Une femme est un diable![109]
Когда же на третий день, поразмыслив над этим глубокомысленным изречением, я вышел из дому, отчасти с намерением узнать, останется ли она так же хладнокровна при встрече со мной, мне сообщили, что она рано утром уехала с первым пароходом — неизвестно куда.
Это был последний день моего пребывания на острове. В полдень я получил письмо с печальным известием, призывавшим меня домой. На вечернем пароходе я покинул Гельголанд.
Печальные события дома, а вслед за тем единственная страсть моей жизни способствовали тому, что воспоминание об этом приключении несколько изгладилось, — но оно воскресло во мне сегодня, во всей своей ужасной действительности. Я считал прежнюю ссору с Иреной достаточным наказанием за мой поступок, но теперь я сам требую окончательного разрыва. Счастье всей моей жизни должно послужить искуплением вины, которая недавно еще казалась мне давно забытою.
Этого откровенного признания было бы достаточно, чтобы возвратить тебе свободу. Но я знаю тебя слишком хорошо и уверен, что ты никогда им не воспользуешься. Следовательно, ты остаешься связанным и несчастным. Я счел бы себя достойным презрения, если б был способен, преследуемый адским хохотом Немезиды, предстать перед своею потерянною и снова найденною невестой как человек, заслуживающий полного уважения, тогда как ты и твоя Юлия остаетесь навек разъединенными! Может быть, я подвергаюсь более тяжкому наказанию, чем того заслуживает моя вина, но обстоятельство это нисколько не изменяет существа дела. Таков уже закон судьбы: у нее имеются разные вес и мера для отправления правосудия. За что один платится мимолетным горем, за то другой платится не только счастьем всей собственной своей жизни, но и счастьем всех своих близких.
Я сказал все, что хотел. Ирене, которой я написал всего несколько строк, я пишу, чтобы она обратилась к тебе, если желает знать причину, почему я снова должен расстаться с нею и на этот раз навсегда, не смея даже с нею проститься. Тогда я, может быть, не совладал бы с собою и заслужил бы в ваших глазах еще большее презрение.
До утра остается недолго… тогда я оседлаю коня, вернусь в город, уложу свои вещи и позабочусь о том, чтобы эти письма попали в ваши руки в то время, когда ваше великодушие и сострадание не будут в силах удержать человека, который только в изгнании может найти себе успокоение.
Прощай! Я не смею называть тебя обычным, дружеским именем. Но так как, несмотря на все, что случилось, ты, насколько я тебя знаю, не перестанешь сочувственно относиться ко мне, то позволь сказать тебе в заключение: не думай, что я сочту себя вправе покончить со своею разбитою жизнью. Радостей у меня, конечно, не будет, но я попытаюсь еще по мере сил и возможности быть полезным, исполняя свои общественные обязанности. Быть может, еще я додумаюсь когда-нибудь до того, отчего именно судьба назначила нести двойное наказание за грехи.
Феликс».
ГЛАВА XV
Юлия давно уже прочла письмо, но все еще продолжала неподвижно стоять у окна. Янсен, как бы в полудремоте, лежал на диване. Письмо выскользнуло из рук Юлии и упало к его ногам; Янсен, как бы внезапно пробудившись, вскочил, но не поднял письма с полу.
