Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн
Остановившись на пороге спальни, она сказала:
— А теперь валяйте прямо в рай!
Но Андреас попятился: перед ним выросла какая-то фигура, — гладкая, упитанная матрона с напомаженными черными волосами над набеленным лбом; руки, грудь и живот были сплошь покрыты блестящими дутыми бусами. Она вежливо поклонилась, а девчонка Мацке пояснила:
— Эта дама — фрау Калинке, моя экономка и компаньонка, понимаете? Фрау Калинке, а вот это друг и приятель Туркхеймера. Мой покровитель прислал его сюда, чтоб он полюбовался на мою виллу «Бьенэме».
Почтенная женщина ответила:
— Ну, ну, деточка, зря вы мне очки втираете. Я знаю, что такое молодость и как у молодежи говорит сердечко.
Она немножко повздыхала, плутовато погрозила пальцем, унизанным кольцами, и услужливо удалилась, деликатно позвякивая бусами.
— Она женщина не плохая, Калинке, — сказала Бьенэме, — надо ей чего-нибудь подарить за то, что она добрая. А Туркхеймер тоже хорош: приставил ко мне в няньки Калинке. Теперь ему две вместо одной нос натягивают, только и всего. А говорят еще, — он пройдоха. Куда там, дурак он — и больше ничего.
«Удивительно, — подумал Андреас. — Для такой, как она, все очень просто. Великий человек в ее глазах дурак. Она никого из нас не уважает».
Эта мысль испортила ему настроение. Он сказал весьма прохладно:
— У вас здесь уютно.
— Правда? Приятное помещеньице для спальни.
По голубому шелку, которым была затянута комната, словно огромные насекомые в летнем небе, были разбросаны черные рамы картин. Зеркало на высокой подставке черного дерева возвышалось прямо посреди золототканого ковра. На камине из него antico стояла бронзовая группа борцов.
Постель под балдахином между массивными витыми колоннами была чуть приоткрыта. В голубых шелковых складках виднелось что-то белое, кусочек простыни, казалось хранившей еще легкий отпечаток тела, которое незадолго перед тем она обнимала. Но монументальная роскошь порождала холод, исключавший всякий сердечный трепет. Уверенным шагом, не обращая внимания на лукаво прищурившуюся спутницу, прошел молодой человек через комнату.
В соседней комнате царил зеленоватый полумрак. С потолка спускался хрустальный шар, светло-серые, с золотым багетом стены не были прорезаны ни единым окном. Они образовывали восьмиугольник, грани которого раздвинулись под рукой хозяйки. Андреас вздрогнул при виде ее туалетов. Хотя он и приобрел права гражданства в Земле обетованной, все же до сих пор еще ни одна из ее обитательниц не открывала перед ним дверцы своего гардероба. И он ощутил мучительную прелесть этой роскоши при мысли о той беззаботности, с какой любая из этих женщин, возможно даже уродливая, носила на себе состояние, которое могло прокормить целую семью.
Андреас провел кончиком пальца по атласной юбке, скользнул ладонью по бархатному рукаву и с любопытством пощупал кружевной лиф. Он недоумевал, как все это могло быть изготовлено так быстро! Возможно, что это туалеты Лицци Лаффе; уж не приказал ли Туркхеймер ушить их наполовину для девчонки Мацке? Она отодвинула последнюю створку.
— Вот эти тряпки я одеваю, когда мой покровитель приходит ко мне кофию попить, а я перед ним плясать должна. Не верите? — прибавила она. — Ах, простому человеку и в голову не придет, какие вредные эти старикашки.
Он боялся прикоснуться к необычным платьям, похожим на туники. Лифом служил узкий поясок, а от него шло множество прямых полосок, при малейшем движении воздуха развевавшихся, как паутина. Блеклые тона материи, усеянной золотыми и серебряными крапинками, пленили его. Он невольно представил себе, как Туркхеймер, ухмыляясь, любуется белым существом, сладострастно изгибающимся в вихре ярких ленточек и рыжих волос. Ему стало как-то душно. Из шкафов со всех сторон надвигался на него волнующий аромат женственности, казалось притаившейся в этих рассчитанных на соблазн покровах. За его спиной хихикала девчонка Мацке. Когда он отошел, хладнокровие его было несколько поколеблено.
— А вот здесь я занимаюсь туалетом, — пояснила Бьенэме. — Как вам нравится моя ванная?
— Очень оригинальна, — отозвался он.
— Вы какой-то мороженый! А я-то думала, кому я свою ванную покажу, тот сразу обалдеет.
Посредине большой, выложенной цветными изразцами комнаты находился бассейн. Он имел форму раковины, в розоватую глубину которой спускались три матово-белые мраморные ступеньки. По ту сторону золотой решетки, окружавшей бассейн, в простенках между окнами с цветными, как в соборе, стеклами, за светлыми вышитыми занавесками стояли длинные белые полированные столы, уставленные всевозможными туалетными принадлежностями из слоновой кости.
— Целая куча гребенок, — заметила девчонка Мацке. — А потом баночки, и щеточки, и пуховки, и чашки, и плошки, и коробочки, и кисточки, и пузырьки, и всякая всячина — я и назвать-то ее не умею. Сама Калинке не знает, а она уже давно к этому делу приставлена.
— Там, верно, духи? — спросил Андреас и указал на стеклянные полочки, на которых выстроились рядами хрустальные флаконы.
— Правильно, — ответила она. — И этой парфумерией у меня все тело пропахло. Сижу, плескаюсь в теплой воде, а Калинке так и прыскает на меня то из одного пузырька, то из другого. Я, как хочете, так и пахну — спереди так, а сзаду этак. Прямо сказать, шик.
— Да, — сказал он рассеянно.
Удушливая атмосфера жарко натопленной комнаты, насыщенная разнообразными ароматами, ударила ему в голову, лоб у него покраснел, от нарисованной Бьенэме сцены воображение разыгралось: он ощутил в себе дух предприимчивости.
— А теплынь-то тут какая, — заметила она. Высунув кончик языка, она пытливо глядела на него исподлобья своим порочным взглядом. — Ну, чего глаза вылупили?
Он вдруг обнял ее за талию, привлек к себе и потянулся губами к ее шее. Но она откинулась всем корпусом назад и высвободилась из его объятий, ударив его в живот точно таким же ударом, каким в свое время наградила Туркхеймера за его первые ухаживания.
— Не лапайте, а то в морду дам!
Он был ошеломлен.
— Но, флейлейн Бьенэме, я вовсе не то имел в виду. Ведь не думаете же вы…
— Нечего мне зубы заговаривать. Думали, можно ко мне без уважения. Да не выгорело, мой милый! — Она с важным видом прошлась по комнате, припудривая пуховкой лицо. И вдруг, словно невзначай, высыпала все содержимое коробки ему на лоб.
— Не помешает, — пояснила она, — маленечко поостыть надо.
И не успел он отряхнуть свой костюм, как она уже потащила его к двери.
— Ну, а теперь пошли ко мне в блудуар, только ведите себя как порядочный. Понимаете?
Ему показалось, что она уже смилостивилась, стала даже любезной, и потому он позволил себе вопрос:
— Стало быть, вы не хотите?
— Да я же ничего не говорю, —
