Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн
Он с удовлетворением решил, что его ухаживания приняты благосклонно.
— Здесь в самом деле уютно, — сказал он, поддавшись настроению комнаты, где матовые стекла ламп струили приятный ровный свет. Окна тут тоже были высокие, с маленькими, оправленными в свинец стеклышками. На пушистом красном ковре вокруг отделанных бронзой столиков были расставлены удобные плюшевые кресла с пестрой ручной вышивкой квадратами. С серебристых штофных обоев самодовольно и благодушно улыбался портрет Туркхеймера во весь рост.
Когда они удобно уселись друг против друга на низких диванчиках, Бьенэме произнесла:
— Да, да…
Он вопросительно посмотрел на нее. Она повторила:
— Да, да! Это уже как кому на роду написано. Такой талант от бога.
— Вы о ком? — спросил он, зардевшись от удовольствия: стало быть, он все же внушает ей уважение.
— У вашего приятеля, с кем вы по Кениггрецерштрассе шли, верно, очень большой талант. Бросьте, бросьте! — быстро крикнула она, когда он, крайне раздосадованный, попробовал возразить. — Вы само собой очень шикарный молодой человек и с личности симпатичный, но чтобы ваш приятель неважный сочинитель, так я вам скажу: заткнитесь, мой милый. С вас не это спрашивают.
— А с вас что? — ответил он, уязвленный.
Она с светским видом остановила его.
— Пожалуйста, без намеков. Тут меня не проведешь, будьте спокойны, я талант за версту вижу. Уж по тому, какой на нем узкий черный сюртук. Из себя щуплый такой, а обхождение самое благородное, будто вам, обезьянам напомаженным, говорит: я вам всем нос утру. — Она понизила голос. — Я так понимаю, что он от благородных родителев.
— Вы правда так думаете?
— Я это не зря говорю. У него ну точка в точку одно лицо с красавчиком принцем, что я раньше знала: весь в голубом атласе ходил, а рукава буфами и трико полосатое, белое с голубым. Красивше мужчины я не видела, и никогда, никогда мне его не забыть.
Андреас разглядывал ее. Неужели это та самая девчонка Мацке, что прыгала через электрический провод, как через веревочку, что танцевала под его польку и обсыпала его всего рисовой пудрой? Она грезила с открытыми, затуманенными глазами, и по лицу ее блуждала глуповатая улыбка.
— Где же вы с ним познакомились? — осведомился он.
— В детстве, я была еще сопливой девчонкой, и, когда мать по стиркам ходила, она меня с собой брала. Вот раз в прачечной у одного генерала я его и нашла. Он был нарисован на старой коробке из-под духовитого мыла, она там в помылках плавала. И я, дура-девчонка, до смерти втюрилась в красавчика принца и захотела его взять, да другая девчонка — зараза такая — Бертой звали, отняла. Вот и сейчас еще злоба у меня на нее.
Она, казалось, погрузилась в воспоминания. Он попробовал отвлечь ее.
— И ваш принц с коробки из-под мыла похож на моего тогдашнего спутника?
— Я же вам говорю. Как два сапога. Только рукавов буфами да голубого с белым трико вашему приятелю не хватает.
— Во всяком случае, сказочному принцу все это по штату полагается.
— Вот видите! Так мне и пришла в голову знаменитая идея: хочу я здесь, в моей вилле «Бьенэме», устроить маскарад и пригласить туркхеймеровскую компанию и всю прочую музыку. Пусть полюбуются на моего принца, какой он красавчик. Что вы на это скажете?
— Поразительно!
— А на идею на эту вы меня навели, потому как вы мне в парадной моей гостиной сыграли. Ай да танцевальный зал, хорош, подумала я. Здесь нам надо с ним полечку сплясать. Есть же счастье на свете!
Она вдруг очутилась рядом с ним на диване и прижалась к нему всем телом.
— Ну, нечего дуться, — попросила она, — скажите мне, как его зовут и где он живет?
— Не знаю.
— Я вам тоже чего-нибудь подарю.
— Как Калинке?
— Нет, получше.
— Право, не знаю.
Она вздохнула.
— Ну, так оно и есть. Уж, конечно, никто не знает, кто он. Это тайна по случаю благородных родителев. Как подумаю об этом, так совсем другой делаюсь.
Быстро приняв решение, она подбежала к письменному столу, раскрыла тисненый кожаный бювар и вернулась с листочком бумаги.
— Я уже приготовила к нему письмецо, передайте, когда в другой раз встретите.
— Охотно, — сказал он с холодной яростью.
— Я так и знала. Вы человек любезный. А теперь прочитайте, что я тут понаписала. Понимаете, может не все правильно; а то что он обо мне подумает, если тут ошибки?
— Понимаю.
— Погодите, я вам электричество зажгу, здесь больно темно.
Она пододвинула стол с лампой поближе к нему и, преисполнясь усердия, поправила у него за спиной подушки. Он мельком пробежал старательно обдуманные строчки, раздраженно покусывая усы. Так вот зачем будоражила она ему кровь пышностью своей опочивальни, вот зачем позволила сунуть нос к себе в гардероб и в ванную! Он должен был, порабощенный любовью, разносить ее нежные послания. Но она недооценила его. Если он не побоялся соперничества с Туркхеймером, то уж такого пассивного, живущего исключительно духовной жизнью человека, как Кёпф, он сумеет убрать со своего пути. «Хитрая бестия, — подумал он, — никогда тебе не лежать в объятиях твоего сказочного принца. А что, если?..» У него в голове начал складываться дьявольский план, меж тем как в сознание проникали отдельные фразы из письма девчонки Мацке.
«… и у вас, без сомнения, благородное и возвышенное сердце, что даже очень мне приятно.»
Вы сумели, милостивый государь, в такой короткий срок завоевать мою любовь, потому как вы, конечно, благородных родителев, хоть сами не знаете. Это часто бывает и еще раскроется.
Я тоже, как и вы, была бедная и благородная и теперь в богатстве ничуть не возгордилась.
Андреас подумал, что здесь все налицо: и сентиментальность уличной девчонки и грубая фантазия бульварных романов. Стоило ей, откинувшись на подушки, прокатиться в собственном ландо с кучером, догом, отцом и лакеем, как она уже трогательно влюбилась в первый попавшийся поношенный сюртук… и, недолго думая, превратила его в голубой атлас.
Бьенэме продолжала взывать к своему идеалу:
«Когда вы видите, как мы прохлаждаемся, разъезжая на резиновых шинах, вы, конечно, восклицаете: «Вот где жизнь, вот где наслаждение!» Так каждый вечер говорил переписчик, что снимал у нас комнату, еще когда мамаша была жива, а он возвращался из трактира и видел, как господа гуляют с девицами по Фридрихштрассе. Так что прошу у вас моего извинения и не хочу ставить
