Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн
— А старик!
— Он как будто примирился с резиновыми шинами!
— А ведь слыл опасным бунтовщиком!
— Теперь он, очевидно, горой стоит за существующий порядок. Туркхеймер, должно быть, обратил его в свою веру.
— Если уж и товарищи начали просачиваться в Землю обетованную…
— Тогда все еще может хорошо кончиться.
Прощаясь, Андреас опять выразил удивление:
— А экипаж! Видали, коллега? И золотисто-красные ливреи! Пожалуй, выезд элегантнее, чем у фрау Туркхеймер!
— Хотя бы потому, что он совершенно новенький, — поддакнул Кёпф.
Волнующий образ девчонки Мацке, в ярком великолепии красок промелькнувшей мимо него вместе с догом и лакеем, отцом и кучером, неотвязно преследовал Андреаса. В этом году на масленой он часто бывал в танцевальных залах и услаждал свои ночи вином и любовью. Но среди праздничного угара его грызло какое-то тягостное чувство, словно сознание скучной обязанности. При первой встрече во дворе строящегося дома на Маркграфенштрассе девчонка Мацке вызывающе улыбнулась ему, тогда как Туркхеймеру достался удар в живот — и только; а теперь она принадлежит Туркхеймеру. Спокойней всего было бы с этим примириться, но Андреас опасался, как бы не пострадало его достоинство. Ну, можно ли допустить, чтобы Туркхеймер поймал на тривиальную денежную приманку девушку, которая, несомненно, гораздо охотнее принадлежала бы ему, Андреасу! Такая низменная личность, как Туркхеймер, ограниченный мещанин, социальный паразит и жалкий диабетик! Если он, Андреас, потерпит такое положение, то он, пожалуй, и вправду заслуживает то двусмысленное прозвище, которым в свое время под веселую руку наградили его властители Земли обетованной. Тогда он, может быть, и впрямь своего рода Полишинель, шут и любимчик, тощая услада и любезный собеседник, который выйдет из своей роли, как только ему вздумается на что-нибудь обидеться. Но теперь-то он отомстит. Он заранее платил богачам безграничным презрением за то благосклонное пренебрежение, в котором подозревал их. За шампанским поздно ночью в веселом дамском обществе метал он против Туркхеймера гром я молнии. Он осведомился у Верды Бирац:
— Где же он поселил свою костлявую красотку?
— Костлявая красотка — недурно сказано. Ты за словом в карман не лезешь. Туркхеймер обставил ей квартиру, ты не знал?
— А где?
— В западной части города, вилла «Бьенэме». Собственная вилла, котик. Деньги роли не играют.
— Целый дом за кости да кожу! Откуда только этой девчонке такое счастье привалило?
— Сама не пойму. И такая уже потасканная, а ведь всего семнадцать лет!
— А «Бьенэме»? Это что такое?
— Ее новое имя, оно тоже входит в приданое. Агнесса, видишь ли, недостаточно аристократично, она теперь барыня, сам понимаешь, и на все носом крутит.
На следующий же день Андреас стоял перед золоченой садовой решеткой, в которую причудливыми письменами было вплетено благозвучное название владения. В глубине парка взглядам посетителя представал дом, небольшой, нарядный и светлый, — скрытый за верандами и оранжереями приют любви. Андреас обменялся взглядом с дышащей страстью головой Моисея, смотревшего с каменной стены над вертящейся дверью, затем лакей проводил его в гостиную.
Сердце его усиленно билось: к своей досаде, он не мог подавить чувства почтения к обладательнице такого богатства. Кончиками пальцев осторожно провел он по светло-зеленому шелку с матовыми того же цвета атласными полосами, которым были обтянуты мебель и стены. Попробовал, тяжелы ли стулья: массивные поместительные стулья красного дерева с настоящей бронзой. На минутку присел в углу у большого стола. На бронзовых изогнутых ножках покоилась треугольная доска красного дерева, в середине которой на вделанном в нее зеленом шелку демонстрировал свои мускулы рослый бронзовый дискобол. Бронза, красное дерево и зеленый шелк; все говорило о солидном, устоявшемся вкусе, о привычном благосостоянии. Ни назойливо лезущей в глаза прихоти парвеню, ни крикливого сладострастия, присущего обстановке гетеры. Кто мог бы поверить, что здесь обитало существо по фамилии Мацке?
Андреас подошел к горке; за стеклами сверкали дорогие безделушки: омнибус филигранной работы с серебряными лошадками, золотая погремушка, бомбоньерка, усыпанная бриллиантами. Пышная и стройная Венера, вырезанная из оникса, смотрелась в зеркало, представлявшее собой крупную жемчужину. И пока он восхищался гением Клаудиуса Мертенса, дверь отворилась. Хозяйка дома весело впорхнула в комнату и пожала ему руку, как другу детства. Над ее лбом, как и тогда, во дворе стройки на Маркграфенштрассе, вздымались растрепанные огненные волосы, зато теперь за нею волочился длинный шлейф небесно-голубого капота, затканного белыми с золотой каемкой розами; на ходу он распахивался, так что виден был розовый шелк некоей интимной принадлежности туалета. С первого же взгляда гость решил, что девчонка Мацке не помнит себя от счастья, что под властью огромного потрясения, не зная — плакать или смеяться, закружилась она в каком-то сказочном празднестве, куда попала, сама не понимая как.
— Здрассте, — сказала она. — Как я рада, сударь, видеть вас. Мы намедни уже имели удовольствие вспомнить наше знакомство.
Андреас почтительно поклонился.
— Я счастлив, что вы не забыли меня, флейлейн Бьенэме.
— Да как это можно! Кокотт мне разболтал, кто вы. Моего высокого покровителя я решила лучше о вас не расспрашивать. Сами знаете, какие они вредные, эти старикашки. Еще вообразит чего. Понимаете?
— Вы так любезны, милая фрейлейн Бьенэме…
Всякий раз, как он произносил ее повое имя, лицо ее освещалось улыбкой благодарности.
— Я даже определенно рассчитывала, — сказала она, — что вы заявитесь на мою виллу «Бьенэме», что долго ждать не придется. Вы ведь знаменитый писатель, а на таких надо вблизи поглядеть, для образованности. Туркхеймер ведь хочет сделать из меня образованную.
— Ах, так ему еще и это понадобилось!
— Вот вбил себе в голову. Уж и не знает, чего выдумать! Потому и так уже воротит с того, что он от меня требует. — Она сразу с ловкостью светской дамы перевела разговор: — Но что же мы стоим и болтаем? Садитесь сюда на мой зеленый буф.
Он с восхищением обвел взглядом комнату.
— У вас очаровательно, фрейлейн Бьенэме. В самых лучших домах не часто встретишь столь изысканный вкус.
— Это что еще! Я вам потом такое покажу, что у вас глаза на лоб полезут. Электричество мое видали?
Она подбежала к консоли, на которой стояли четыре девичьи фигуры прозрачного алебастра. В высоко поднятых руках они несли белые чаши-цветы, в которых девчонка Мацке зажгла свет.
— Здесь, где хочете, всюду электричество, — пояснила она. — И не обязательно ему на месте стоять. Куда ткнешь, там горит.
Она подбежала с одной из ламп к столу и принялась выключать и включать свет. Делала она это медленно, обдуманно и даже с некоторой опаской. Всем корпусом навалившись на стол красного дерева, напряженно сжав губы, она целиком ушла в свое
