Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн
Обеим не понравился ни внешний вид Марии, как ни была она сейчас красива, ни вся ее повадка и в особенности голос. Им оставалась неясна сущность перемены, слишком она смущала.
— Ты видела Курта?
— Кто такой Курт? Ах, да, наш Курт.
— Я думаю, он не прощает мне успеха и поэтому сегодня не показывается. Он хочет быть здесь единственным властителем. Но мы еще посмотрим! Где твой Минго?
— Минго? У нас дома.
— Дома, когда ты больна? Мальчик неправильно себя ведет. В этом отношении Курт все-таки рыцарь, не отходит от меня ни на шаг. Но он за это время навестил тебя хоть раз?
— Еще бы! — сказала Мария, но каким-то новым голосом — не возьмешь в толк.
Адель утратила всякую уверенность — Стрелять в тебя! Уж это, во всяком случае, не было сговорено между мной и… ею!
И она тут же завязала громкий разговор с гостями.
— В самом деле, — сказала Мария Нине. — Факт! Я вижу по людям, когда они должны умереть.
— Песенку ты прослушала, — ответила ей приятельница, — теперь поезжай-ка лучше в свой санаторий. Если другие тебя увидят…
Но буфетчицы были чрезвычайно заняты, и никто в зале не обращал внимания на Марию. «Может быть, из-за ее мешковатого осеннего костюма? — раздумывала Нина. — Надвинула шляпу на лоб и смотрит из-под полей лишь на коньяк, но дело не только в этом. Ни одна душа ее не узнает», — решила Нина и, охваченная страхом, крикнула рассыльному, чтобы тот нашел такси.
— Тебе нужно пополнеть. И потом ты слишком много думаешь. О чем ты думаешь всегда, Мария?
— Ни о чем. Я хожу как во сне. Батракам на зиму дают расчет, — такие вот вещи приходят мне на ум. Ребенка забрали в приют — из-за моей профессии. У тебя тоже отняли сына?
— Он уже взрослый, как ты знаешь. Когда он был маленький, я была замужем. Ты должна выйти замуж за Минго, Мария.
— Он говорит то же самое.
Она плавно встала с табурета и проследовала за рассыльным.
Только поздно за полночь пошли разговоры, что Мария была сегодня в ресторане. Лотта высказывала обиду, почему у Марии не нашлось ни единого доброго слова для Эрни. Нина извиняла подругу ее странным состоянием. Скоро ли она придет опять в себя?
— Теперь она на все готова, — многозначительно заметила Адель, точно ей было что-то известно.
Викки пришла навестить Марию в санаторий. На этот раз Мария лежала на кушетке, а Викки сидела на краю стула. За окном полыхал голубым светом и красно-золотой листвой последний ясный день осени.
— Придется тебе потерпеть здесь еще немного, — заметила Викки. — Что, собственно, случилось? Мы немало пережили вместе, мне не к чему особенно перед тобой извиняться, как и тебе передо мной.
— Мы понимаем друг друга, — промолвила Мария.
— Очень рада. Курт больше не приходит. — Викки роняла слово за словом. — Ты своего добилась, Мария. Я забочусь о тебе, но не из страха. Надеюсь, ты этого и не думаешь. Страха у меня нет.
— И не должно быть, Викки. Ты сделала только то, что должна была сделать.
Мария глядела на нее. «Раньше она мне представлялась сумасшедшей, а теперь нисколько! В чем же дело?» Мария искала ответа, она наморщила лоб.
Викки наклонилась вперед.
— А ты?
— Не знаю, — сказала Мария.
— Что-нибудь ты должна, наконец, сделать. Ведь ты чего-то желаешь. — Викки пыталась проникнуть взглядом сквозь этот наморщенный лоб. Она вздохнула, готовая вот-вот подняться, и быстро проговорила в сторону: — Что мне может сделаться?
Мария кивнула. Голос ее оставался бесцветным, каким бывал теперь постоянно:
— Да, я тоже думала всегда: тебе ничего не сделается, потому что такая, как ты есть, Викки, ты никогда не замечаешь, что ты причиняешь другим. Тебе все нипочем, — повторила она и тотчас добавила — Я была глупа.
— Ну что ты! — Викки дрожала, хоть и рассмеялась. — Не надо только терять мужество! Курт уже не вернется ко мне. Что же еще ты можешь мне причинить? Что-нибудь совсем скверное? Давай! Рисковать головой приятно. Я без этого не могу дышать. Что со мной будет, если ты изменишь мне, Мария!
— К чему, собственно, весь разговор? Ребенка даже ты не можешь мне вернуть.
— Да, этого я не могу. — Викки встала со стула, как будто собравшись уходить.
Вдруг она упала на колени и начала целовать Марию. Она как потерянная прижимала губы к платью и к коже Марии. Мария не двигалась. Наконец Викки встала и с силой проговорила:
— Я считала себя жестокой. Жесточе всех, и у меня кое-как шло. Но ты… теперь… ты…
Она запнулась, снова упала на колени и, откинув полу ее халата, поцеловала на обнаженном бедре рубец. Затем удалилась.
Через несколько дней после этого свидания Мария вышла из санатория и вернулась на работу в «Гарем». Никто не ожидал ее так рано. Геди и Стелла находили даже, что Мария могла бы и вовсе не возвращаться: она теперь здесь не у места. Во что она превратилась из сильной краснощекой гамбуржанки! Мария стала теперь тоньше и бледнее; она так старалась не бросаться в глаза, что получалось как-то даже слишком благородно. Но при такой осанке не к чему работать буфетчицей, и она мешает успеху других!
— Надо же! — сказала Лотта. — Ради чего только Эрни старался!
Она имела в виду его успех с «Зовом ребенка». Успех был неоспорим. Эрни мог бы теперь отказаться от места, он стал профессиональным сочинителем эстрадных песенок и даже приобрел в рассрочку автомобиль. Но в «Гареме», где Радлауф должен был выступать каждый вечер, главным аттракционом был не он, а Мария, у которой так-таки похитили ребенка. Вот что получается, когда искусство копирует действительную жизнь!
Адель снова и снова повторяла Нине:
— Теперь она мне нравится. У нее такая чистая улыбка. — Адель подразумевала под этим главным образом то глубокое равнодушие, которое встречал у Марии Курт. — Точно она и здесь и не здесь, — добавляла Адель с затаенным чувством страха.
Нина попыталась объяснить причину:
— Автомат! Вы не находите? То, что рассказывают обычно про искусственных людей, которые ни перед чем не уклоняются и топчут все под ногами… — Ей захотелось смягчить свои слова. — Это только впечатление. Я всегда любила Марию.
Адель прекрасно понимала, что это значит, если на двух ее предприятиях отразилась общая депрессия и только «Гарем» процветает. Дела идут в «Гареме» лучше, чем когда-либо, и этим она обязана Марии. Каждый вечер она одна сбывает сто манхэттенов, а почему? Она спрашивает у клиента: «Манхэттен?» (Автомат, как
