В раю - Пауль Хейзе
— Ну так поможем себе сами, как умеем! — вскрикнул Стефанопулос. — К черту собаку! — И, в одно мгновение выхватив длинный кинжал, висевший за поясом, грек вонзил его в раскрытую пасть старого животного.
Кровь хлынула из пасти животного, которое с глухим стоном повалилось близ самой незнакомки.
ГЛАВА VII
Между тем Феликс и Ирена не только не слыхали ничего, что происходило в зале, но даже и не обращали внимания на то, что серые тучи разразились дождем и поднявшийся ветер стряхивал с ветвей рыхлый снег прямо им в лицо. Они не имели ни малейшего желания вернуться домой. Ирене казалось, что она никогда не устанет, странствуя с Феликсом рука об руку. Но, боясь за ее здоровье, Феликс настаивал на том, чтобы приютить свою цыганку в безопасном от дождя местечке.
— Теперь, — говорил он, — нам более всего следует избегать простуды. Наедине между нами могут случиться такие обстоятельства, при которых насморк может оказаться большою помехою. Пойдем же, моя бесценная! Я бы хотел протанцевать с тобою всю ночь напролет. Боже мой! Как трудно наверстать потерянное время!
В эту минуту послышался стон издыхавшей собаки.
— Что это? — спросил Феликс. — Это не веселые звуки. Тут что-то неладно… Под тропиками я часто слышал подобные звуки и спал, не обращая на них внимания. Но под этим серым небом другое дело.
Феликс ускорил шаги по направлению к дому и, подойдя к нему, увидел, как из быстро растворившихся дверей выбежали две фигуры, которые устремились по направлению к карете, стоявшей шагах в тридцати от дома, совершенно так же, как и в ту ночь, когда исчезла выброшенная за окно картина.
Он мог только разглядеть монашескую рясу.
— Розенбуш! — закричал он.
Но крик его только заставил беглецов поспешить еще более. Они добежали до кареты. Что-то белое мелькнуло в темноте. Феликсу показалось, что это фустанелла[93] молодого грека. Дверцы быстро захлопнулись и карета покатилась по мостовой.
В изумлении смотрели ей вслед Феликс и Ирена.
— Что бы это значило? — спросила Ирена.
Он покачал головой и торопливо пошел с нею в залу. Здесь представилась ему неожиданная картина.
Янсен стоял нагнувшись над собакою, глядя на распростертого на полу старого друга, слабые подергивания которого показывали, что он находится при последнем издыхании. Возле стояла на коленях Юлия, не обращая внимания на то, как мокло в луже крови ее платье. Друзья в недоумении стояли вокруг. Даже музыканты сошли с возвышения и смешались в странных своих костюмах с толпою гостей.
Шнец отделился от этой молчаливой толпы, со смущенным видом подошел к Феликсу и Ирене, отвел их в сторону и вполголоса рассказал о случившемся.
Он, конечно, не мог дать никаких объяснений, так как незнакомка, оправившись от испуга, исчезла в сопровождении грека из зала. Розенбуш, Анжелика и Эльфингер также подошли к Феликсу.
Баталист был совершенно поражен трагическим исходом своего похождения. Несмотря на свою невинность, он все-таки не мог простить себе этой истории, так как ввел в зал незнакомку. Он обстоятельно рассказал, как и где познакомился с нею, и несколько раз повторял, что она нисколько не дразнила собаку. Как бы то ни было, говорил он, а дело сделано, праздник испорчен и Янсен потерял своего старого друга.
Феликс выслушал это с мрачным лицом и подошел к Янсену. Собака только что испустила последнее дыхание. Почувствовав руку друга на своем плече, Янсен выпрямился и помог встать стоявшей на коленях Юлии. Он не вымолвил ни слова, но медленно осматривался, как будто стараясь припомнить, где он.
— Что, они ушли? — спросил он после продолжительного молчания.
Никто не отвечал. Юлия взяла его за руку и шепнула ему что-то на ухо: Янсен ответил улыбкой и наклонением головы. Потом он вздрогнул и вышел из толпы стоявших еще около трупа Гомо. Подойдя к приятелям, он попросил Шнеца послать за каретой, в которой хотел увезти домой убитое животное. Потом в кратких словах, но тоном, не допускавшим возражений, он потребовал, чтобы ради него не беспокоились и не прерывали бы праздника. С Юлии он взял то же обещание. Затем, поговорив о чем-то вполголоса с Розенбушем и пожав ему руку, Янсен оставил зал.
Юлия и Феликс проводили его до кареты, в которую было уже уложено тело собаки. С явным усилием уселся туда Янсен и подал обоим на прощание холодные как лед руки. Он делал все как бы во сне, и даже горячее участие ближайших друзей не могло вывести его из этого положения.
Фридолин сел на козлы рядом с кучером. Ровно в полночь карета остановилась перед мастерскою Янсена. С помощью кучера вынесли из кареты труп собаки и положили его в саду за домом. Затем вырыли достаточно глубокую яму, в которую опустили останки благородного животного. Янсен стоял на краю открытой ямы и неподвижно смотрел на темную массу, которая должна была в ней истлеть. Фридолин бросил в могилу две искусственные розы, бывшие у него за ухом.
— Теперь у нас зима. Ночь стоит темная и холодная. Ложитесь вы спать, господин профессор, а я закопаю могилу. Это только животное, а все может статься, что на том свете мы увидим и его между восставшими. Может быть, оно скорее будет на небесах, чем иной пастор. Оно понимало, что такое дружба и любовь к ближнему, а между людьми чувство это знакомо много, много одному из десяти. Оно, наверное, ни с одним бедняком не обращалось как с собакою, чего также нельзя сказать про всякого человека. Ведь не прогневал я Господа Бога тем, что бросил в могилу пару розанов в честь собачьей души.
Янсен молча кивнул ему головою и пошел в свою темную мастерскую. В обширной комнате было страшно холодно, ветер выл в трубе, но он все-таки не мог решиться вернуться к себе на квартиру, а бросился на низкую софу и покрылся своим плащом.
Молча прислушивался он к шуму дождя и стуку Фридолинова заступа. Глаза его были закрыты, но перед ними мелькало хорошо знакомое бледное лицо, с которого только что упала маска, и лицо это, несмотря на испуганное, умоляющее его выражение, казалось ему страшнее головы Медузы.
ГЛАВА VIII
Когда Янсен проснулся на другое утро после кратковременной дремоты и увидел в окно унылую картину зимнего ненастья, то же лицо представилось его воображению. Тревожный взгляд этих голубых глаз, которые, несмотря на его надежду никогда с ними более не встречаться, теперь возобновили прежнее
