Озорные рассказы - Оноре де Бальзак

— Не столь пыльны мои ноги, как длинна дорога, — отвечал француз.

— Коли вы много путешествовали, — заметил Пезаре, — вы, должно быть, многому научились.

— Я умею, — ответил француз, — не обращать внимания на тех, кому нет до меня дела. Я знаю, что, как бы высоко ни возносилась у человека голова, его ноги стоят на земле, равно как и мои. Кроме того, я научился не доверять зимней оттепели, умиротворению врагов и посулам друзей.

— Выходит, вы богаче меня, — изумился венецианец, — ибо у меня никогда и в мыслях не было того, что у вас на устах.

— Каждому должно думать о себе, — сказал француз. — Я ответил на ваши вопросы и за это могу попросить об услуге: скоро стемнеет, укажите мне дорогу на Палермо или какой-нибудь постоялый двор.

— Вы кого-нибудь знаете в Палермо, француза или сицилийца?

— Нет.

— Значит, у вас нет уверенности, что вас примут?

— Я склонен простить тех, кто прогонит меня прочь. Сеньор, где дорога?

— Я не знаю, я заблудился так же, как и вы. Давайте поищем вместе.

— Для этого надо двигаться вместе и с одинаковой прытью, что вряд ли возможно: ведь вы на лошади, а я на своих двоих.

Венецианец усадил французского рыцаря на круп своего коня и спросил:

— Вы догадываетесь, кто я?

— Мужчина, я полагаю.

— И вы не боитесь?

— Будь вы разбойником, вам следовало бы бояться за себя. — С этими словами француз приставил острие кинжала к сердцу венецианца.

— Да, похоже, вы человек опытный и здравомыслящий. Знайте же, что я состою при дворе короля Сицилии, что я одинок и ищу друга. Судя по всему, вы тоже не в ладу со своею судьбой и вам есть надобность во всех и каждом.

— Думаете, я стану счастливее, когда всем и каждому будет до меня?

— Вы, точно дьявол, выворачиваете наизнанку мои слова. Клянусь святым Марком! Господин рыцарь, скажите, вам можно доверять?

— Больше, чем вам, поелику вы начали наш союз и дружбу с обмана: вы сказали, что заблудились, а правите конем как тот, кто прекрасно знает дорогу.

— А разве вы не обманули меня? — воскликнул Пезаре. — При всей вашей мудрости идете пешком и, будучи благородным рыцарем, выдаете себя за простолюдина! Все, приехали, идемте, слуги приготовили нам ужин.

Француз соскочил с лошади и, согласившись поужинать, прошел вместе с венецианцем на постоялый двор. Оба сели за стол. Француз столь славно работал челюстями, столь скоро заглатывал куски, что показал себя весьма ученым по части еды, а засим и питья, ибо не мешкая опустошил несколько кувшинов, и при этом глаза его остались ясными, а сознание незамутненным. Посему венецианец подумал, что встретил подлинного сына Адама, из ребра его настоящего, а не поддельного. Пока они выпивали, венецианский рыцарь старался найти хоть какую-нибудь лазейку, сквозь которую можно было бы проникнуть в тайные помыслы его нового друга, но ему пришлось признать, что тот скорее расстанется со своей шкурой, чем потеряет бдительность, и Пезаре решил, что лучше сначала самому раскрыть свою душу и доверие свое доказать. И вот он рассказал как на духу о том, что и как в Сицилийском королевстве, где правят король Лёфруа и его благородная жена, и каков их двор, и сколь галантные порядки там процветают, и сколь много там испанцев, французов, итальянцев и прочих иноземных сеньоров, знатных и разодетых в пух и перья, и сколь много дам, равно благородных и богатых. Поведал также о далекоидущих замыслах короля, который мечтает завоевать Морею, Константинополь, Иерусалим, Судан и прочие африканские земли, о том, что несколько сановников заправляют всеми делами, бросают клич, созывая под королевские знамена цвет рыцарства христианского мира, и поддерживают замыслы сии всячески, с тем чтобы Сицилия, как в старые времена, завоевала главенство в Средиземноморье и обошла Венецию, земель у которой с гулькин нос. Мысли сии внушил королю он, Пезаре, однако же, хоть он и был в большой милости у Лёфруа, ни единая душа при дворе венецианца не поддерживала, положиться ему было не на кого, и он мечтал приобрести верного друга и соратника. Сия крайняя тревога заставила его сесть на коня и пуститься в путь, дабы решить, что делать и как дальше быть. И тут, словно нарочно, ему встречается рыцарь, чей ум и достоинства уже не вызывают у него сомнений, и посему он предлагает ему, как брату, и стол, и кров. Они вместе пойдут по дороге славы, предаваясь удовольствиям, и станут честь по чести помогать друг другу, как братья по оружию в Крестовом походе, и поелику он, француз, ищет счастья и нуждается в поддержке, он, венецианец, полагает, что к их вящей и обоюдной пользе не встретит отказа на сие предложение.

— Замечу, что не нуждаюсь ни в чьей поддержке, — отвечал француз, — ибо верю в одну штуковину, которая даст мне все, что я пожелаю, однако я благодарен вам за любезность, дорогой Пезаре. Очень скоро вы сами станете должником шевалье Готье де Монсоро, дворянина из пресветлой земли туреньской.

— У вас есть талисман, который приносит счастье?

— Да, талисман, подаренный моей дорогою матушкой, — сказал туренец. — И оный талисман возводит и разрушает замки и города, чеканит золотые монеты и исцеляет все недуги. Это посох странника, который можно оставить в залог или дать взаймы, это всем молотам молот, ибо с его помощью в самых разных кузнях безо всякого шуму выковываются превосходные вещицы.

— О святой Марк! Что же таится под вашей кольчугой?

— Ничего особенного. Это то, что есть у всех мужчин, смотрите.

С этими словами Готье вдруг встал из-за стола, подошел к кровати своей и показал такой прекрасный инструмент, доставляющий радость, какого венецианец в жизни своей не видывал.

— Это, — продолжил француз, когда они, по рыцарскому обыкновению, улеглись вдвоем в одну постель, — сметает все препятствия, ибо дает власть над женскими сердцами, а поелику при палермском дворе всем заправляют дамы, ваш друг Готье очень скоро поднимется на самый верх.

Венецианец в великом изумлении пребывал от зрелища скромных прелестей названного Готье, матушка коего, а вероятно, иже с нею и батюшка и впрямь одарили его подлинным сокровищем. Столь бесподобное телесное совершенство вкупе с задорным остроумием и мудростью старого черта распахнут перед туренцем все двери. Пезаре и Монсоро поклялись в вечной дружбе, обещали делиться всем, даже таким пустяком, как женская любовь, и думать заодно, как если бы их головы венчал один шлем. Засим оба заснули на