Озорные рассказы - Оноре де Бальзак
— До дела еще не дошло, а она вон как разошлась, — заметила одна старая прачка. — Что ж дальше-то будет? Несдобровать ей с этим дю Фу, как пить дать, он ей язык укоротит!
И в самый первый раз, когда эта болтушка, которая только и думала что о сеньоре дю Фу, принесла в особняк белье, камергер пожелал ее видеть, рассыпался в похвалах и вознес до небес прелести ее, а засим сказал, что, раз ей хватает ума, чтобы быть такой красоткой, он заплатит сверх всяких ее ожиданий. Сказано — сделано, в тот же миг слуги оставили их вдвоем, и камергер принялся за дело. Девица же полагала, что он полез в мошну за долгожданными монетами, но, будучи застенчивой, взглянуть на сию мошну не смела, а только робко промолвила, надеясь получить вознаграждение:
— У меня такое в первый раз.
— Вот и славно, — сказал он.
Некоторые уверяют, что камергеру пришлось немало потрудиться, чтобы взять ее силой, но в конце концов они поладили. Другие уверяют, что он обошелся с нею слишком грубо, понеже она вышла от него, тащась, словно разгромленная армия, и, стеная и жалуясь, направилась прямиком к судье. Так случилось, что судьи на месте не оказалось. Портильонка ждала его и, плача, говорила прислужнице, что ее обокрали, поелику господин дю Фу не заплатил ей, а нанес ущерб невосполнимый, тогда как один каноник и член капитула обещал ей огромную сумму за то, что похитил господин дю Фу. Она, само собой, чаяла, коли полюбит кого, подарить эту радость за так, понеже сама получит удовольствие, а камергер обошелся с нею ужасно грубо, не ласкал ее нежно, как полагается, и потому он должен уплатить ей тысячу обещанных каноником золотых. Тут явился судья, увидел красавицу и захотел с нею позабавиться, однако она была начеку и заявила, что хочет подать жалобу. Судья отвечал, что, разумеется, он отправит злодея на виселицу, поелику ради такой девицы он, служитель закона, готов расшибиться в лепешку. Красавица сказала, что не желает смерти обидчику, а хочет, чтобы он уплатил ей тысячу золотых, потому что она подверглась насилию.
— Ах, ах! — сокрушенно молвил судья. — Такой цветок стоит большего.
— За тысячу экю я его прощу, потому как смогу жить, не занимаясь стиркой.
— У того, кто тебя ограбил, много денег? — спросил судья.
— А как же!
— Значит, он дорого заплатит. А о ком речь?
— О господине дю Фу.
— Это меняет дело…
— И правосудие?
— Я сказал, дело, а не правосудие, — возразил судья. — Я должен знать, как все произошло.
Красавица простодушно поведала о том, как раскладывала манжеты молодого господина в его гардеробной, как он полез ей под юбку, а она сказала: «Кончайте, господин!»
— Все ясно, — произнес судья. — Твои слова дали ему понять, что ты дозволяешь ему кончить. Ха-ха!
Красавица на это сказала, что она защищалась и отбивалась, кричала и плакала, а значит, это было насилие.
— Нет, это приемчики, используемые девицами, кои стремятся подстрекнуть да разжечь.
В конце концов Портильонка призналась, что ее против воли схватили и бросили на кровать, но, как она ни билась, ни кричала, никто не поспешил ей на помощь, силы оставили ее, и она сдалась.
— Так, так! — промолвил судья. — Ты получила удовольствие.
— Нет. И ущерб, мне причиненный, может возместить только тысяча экю.
— Милочка, я не принимаю твою жалобу, потому как полагаю, что неможно взять девицу без ее на то согласия.
— Ах! Господин, — снова заплакала прачка, — спросите вашу служанку, послушайте, что она на это скажет.
Служанка заявила, что бывает насилие приятное и насилие весьма скверное, что, раз Портильонка не получила ни удовольствия, ни денег, ей обязаны дать или первое, или второе. Сие мудрое замечание повергло судью в великую задумчивость.
— Жаклин! — сказал он. — Я хочу покончить с этим делом до ужина. Принеси мне иглу с красной ниткой, которой я сшиваю мои папки с делами.
Жаклин вернулась, держа в руках толстую иглу и толстую красную нить, которой пользуются все судейские. Засим она застыла в ожидании, так же как и красотка. Обеих их взволновали и встревожили сии таинственные приготовления.
— Милочка, — сказал судья, — я буду держать это шило, заметь, с довольно большим отверстием, и потому продеть в него нитку тебе не составит труда. Проденешь, я возьмусь за твое дело и заставлю монсеньора пойти на компромисс.
— Как же это? — возмутилась она. — Нет, я не согласна, он и так уже меня скомпромиссировал дальше некуда.
— Это слово у судей означает «пойти на соглашение».
— То есть, по-вашему, это что-то вроде сговора?
— Милочка, насилие явно прибавило тебе ума. Так ты готова?
— Готова.
Хитрый судья, подставив отверстие шила, начал играть с бедняжкой: как только она хотела продеть в отверстие нитку, кончик которой она скрутила, дабы нитка держалась прямо, судья лишь чуть-чуть сдвигал шило, и девушка никак не попадала ниткой в отверстие. Тут до нее стало доходить, что задумал судья. Она намочила кончик нитки, распрямила его и сделала еще одну попытку. Судья принялся дергать, крутить и вертеть иглу, уворачиваясь, точно пугливая девственница. Проклятая нить не попадала куда следует. Как Портильонка ни старалась, все было напрасно. Нитка никак не могла исполнить свой супружеский долг, шило оставалось девственным, и служанка захохотала, объявив, что Портильонке брать силой удается куда хуже, чем силе уступать. Засим и сам судья рассмеялся, а красавица Портильонка зарыдала, оплакивая свои денежки.
— Если вы не замрете, — потеряв терпение, воскликнула она, — и будете все время дергаться, я никогда не попаду в эту дырку.
— Вот, дочь моя, если бы ты вела себя так же, монсеньор не смог бы тебя одолеть. К тому же подумай, как на
