Портрет леди - Генри Джеймс
– Вы не подниметесь к завтраку? – спросила девушка.
– Нет, не хочу. Я не голоден.
– Вы должны есть, – сказала Изабелла, – а не питаться одним воздухом.
– О, это прекрасно. Я сейчас вернусь в сад и вдохну его как следует. Я пошел за вами, чтобы сказать вам еще вот что. В прошлом году я сказал вам, что, если вы попадете в беду, я буду чувствовать себя ужасно. Именно так я сейчас себя и чувствую.
– Вы считаете, что я в беде?
– Человек попадает в беду, когда совершает ошибку.
– Что ж, – сказала Изабелла. – Я никогда не буду вам жаловаться!
И она направилась вверх по лестнице.
Ральф остался внизу и стоял, засунув руки в карманы, провожая ее взглядом. Затем холод, притаившийся во дворе, обнесенном высокими стенами, заставил его поежиться и вздрогнуть – и он вернулся в сад, чтобы позавтракать флорентийским солнцем.
Глава 35
Во время ее утренних прогулок с возлюбленным Изабелла не стала говорить ему, что его недолюбливают в палаццо Кресчентини. Сдержанные возражения против ее замужества со стороны тети и кузена не произвели на девушку особенного впечатления – она была уверена, что суть заключалась в одном: им просто не нравился мистер Озмонд. Эта антипатия не встревожила Изабеллу, а даже подстегнула: с ее помощью подтверждался тот факт, что решение было принято ею самой. Некоторые совершают поступки, чтобы доставить удовольствие другим, а некоторые – только ради своего удовольствия, и Изабелла намеревалась следовать именно второму примеру. Удовольствие Изабеллы подкреплялось восхитительным поведением ее избранника. В эти незабвенные дни, предшествовавшие исполнению его надежд, Джилберт Озмонд был влюблен и меньше всего заслуживал резких критических замечаний, которые обрушил на него Ральф Тачетт. Главное впечатление, возникшее у Изабеллы после этой критики, заключалась в том, что страстная любовь обрекает человека на то, что он остается один на один с любимым. Девушка чувствовала, что она словно высокой стеной была отгорожена ото всех, кого она близко знала: от своих сестер, которые в своих письмах выразили огромную надежду, что она будет счастлива, и легкое удивление, что Изабелла не выбрала в супруги героя с более солидной репутацией; от Генриетты, которая наверняка должна была попозже со своей критикой выйти на сцену; от лорда Уорбартона, который, конечно же, рано или поздно утешится; от Каспара Гудвуда, который, может быть, так и останется безутешен; от тети с ее мелочными презренными идеями насчет замужества; от Ральфа, чьи разговоры о ее возможном блестящем будущем являлись не чем иным, как прикрытием его разочарования. Возможно, молодой человек вовсе и не хотел жениться на кузине – просто возможность следить за приключениями одинокой женщины могла бы развлечь его. Разочарованием и были продиктованы его злые слова о том, кого Изабелла предпочла ему. Девушка убедила себя в том, что Ральф просто злился на нее; это было легко, поскольку, как я сказал, она мало думала о ком-то кроме Джилберта Озмонда и со смирением восприняла необходимость разорвать в связи с этим свои старые связи. Изабелла упивалась сладостью этого предпочтения, которое заставляло ее чувствовать исключительность своего положения. У счастья есть и трагическая сторона – когда человек защищает свои права, он неотвратимо ущемляет права кого-то другого.
Джилберт Озмонд вел себя очень сдержанно – от того яркого пламени успеха, которое, очевидно, полыхало в нем, исходило на удивление мало дыма. Удовлетворенность никогда не принимала в нем вульгарной формы; волнение у этого при любых обстоятельствах прекрасно владевшего собой человека было, по существу, торжеством самообладания. Такая ситуация, однако, делала его совершенно восхитительным возлюбленным. Он никогда не забывался и потому постоянно оставался любезным и нежным, сохраняя на лице выражение преданности. Озмонд был абсолютно счастлив – мадам Мерль сделала ему неоценимый подарок. Что могло быть прекраснее, чем находиться рядом с чудесным высокой души существом? Ибо в этом случае он мог наслаждаться чудесной мягкостью своей избранницы, тогда как все высокие ее порывы были бы оценены окружающим обществом, готовым преклоняться перед проявлением превосходства. Когда твоя спутница обладает быстрым, живым умом, который все схватывает на лету, какого еще великого дара остается желать? Мистеру Озмонду было мало видеть свою мысль репродуцированной в буквальном смысле слова – при этом она теряла свое очарование и звучала плоско и неприятно. Он предпочитал, чтобы в чьем-то переложении его мысль становилась ярче, отражаясь от блестящей поверхности его собственного ума. Его эгоизм состоял не в том, чтобы иметь тупую жену и выделяться на ее фоне, – ум его избранницы должен быть не глиняным, а серебряным блюдом, куда он мог поместить спелые плоды своих мыслей, а это блюдо должно было подчеркнуть их красоту. Так что беседа с ней могла всегда быть чем-то вроде изысканного десерта. Озмонд нашел этот блеск серебра в Изабелле – стоило тихонько постучать костяшкой пальца по ее воображению, и раздавался мелодичный звон. Он прекрасно знал, хотя ему никто и не говорил об этом, что его союз с Изабеллой вызовет недовольство ее родственников; но он всегда обращался с ней, как с абсолютно независимым человеком, и поэтому ему не требовалось выражать сожаления по поводу отношения ее семейства к их браку. Тем не менее как-то утром он позволил себе сделать короткое замечание:
– Вашему семейству не нравится, что в имущественном отношении мы неравны. Они считают, что я люблю ваши деньги.
– Вы говорите о тете
