Кнут Гамсун - Роза (пер. Ганзен)
Того же поля ягода была и Элленъ, бывшая горничная, въ прошломъ году вышедшая замужъ за Свена Дозорнаго. Эта была влюблена въ одного человѣка въ цѣломъ мірѣ — въ самого Макка, и надо было видѣть ея лицо, когда Маккъ взглянетъ на нее или подойдетъ къ ней на дворѣ и скажетъ пару словъ: она совсѣмъ терялась, себя не помнила. Да вообще усадьба кипѣла народомъ, и какихъ только прозвищъ тамъ не было: Іенсъ Папаша, Крючкодѣлъ, и, наконецъ, Туловище. Такъ прозвали одного захожаго человѣка, который пришелъ въ Сирилундъ зимою и взялся колоть дрова на весь домъ; у него было огромное туловище на коротенькихъ ногахъ.
Меня особенно занималъ смотритель маяка Шёнингъ, и я караулилъ его, когда онъ, бывало, плелся въ лавку за какой-нибудь мелочью. Это былъ человѣкъ до крайности своенравный, но съ большимъ житейскимъ опытомъ. Онъ много ѣздилъ по свѣту, много думалъ и очень мѣтко выражался. Впрочемъ, разговаривалъ онъ лишь въ особыхъ случаяхъ. Большею же частью высокомѣрно молчалъ. Разъ къ лавкѣ подъѣхалъ одинъ сельчанинъ въ телѣжкѣ и оставилъ лошадь у крыльца. Лошадь стояла съ длинной торбой, подтянутой къ самымъ глазамъ; она не ѣла, такъ какъ торба была пуста, а только стояла, поднявъ голову, и глядѣла.
— Лошадь-то, словно магометанка, закутана, — сказалъ смотритель, увидавъ ее. И мнѣ удалось, осторожно, помаленьку разспрашивая его, заставить поразсказать кое-что о видѣнныхъ имъ далекихъ странахъ.
Наконецъ, уже въ концѣ лѣта явился въ Сирилундъ по особому дѣлу сэръ Гью Тревельянъ. А дѣло заключалось въ томъ, что онъ желалъ выбрать лучшій коньякъ въ винномъ погребѣ Макка и сдѣлать себѣ запасъ его. Англичанинъ уложилъ въ свой саквояжъ нѣсколько бутылокъ, взялъ носильщика и пошелъ. Отправились они далеко, черезъ скалы, къ безконечнымъ морошковымъ болотамъ. Тамъ сэръ Гью застрялъ на нѣсколько дней и допился до того, что глаза у него совсѣмъ потухли, а голова одеревенѣла. Носильщикъ его еще два раза приходилъ въ Сирилундъ за новыми пробами; пришелъ было и въ третій, да Маккъ, какъ взглянулъ на него, только покрутилъ головой и отказалъ. Какъ носильщикъ ни кланялся, ни упрашивалъ, Маккъ еще разъ сказалъ:- Нѣтъ, — и больше ни слова. Сэръ Гью въ самомъ дѣлѣ изводилъ себя тамъ на болотѣ, ночуя подъ открытымъ небомъ и питаясь одной морошкой, которую набиралъ въ шапку носильщикъ. На четвертый день Маккъ отправилъ на болото Свена Дозорнаго и еще одного изъ своихъ людей съ цѣлой корзиной хорошей провизіи для обезсилѣвшаго англичанина.
И какъ Маккъ поступилъ съ сэромъ Гью, такъ поступалъ и со своими людьми, — онъ былъ тутъ настоящимъ господиномъ и владыкой для всѣхъ. Даромъ что большая часть денегъ, вложенныхъ въ дѣло, принадлежала Гартвигсену, а не Макку, все же ему, а не Гартвигсену былъ отъ всѣхъ главный почетъ и уваженіе.
Я узналъ, что у Макка во многихъ отношеніяхъ дурная слава, но такъ какъ онъ былъ рожденъ господиномъ, то и умѣлъ устранять всякое навязчивое вмѣшательство въ свои дѣла. Всѣ знали, напримѣръ, что онъ былъ бѣдовый человѣкъ насчетъ женскаго пола; ужъ такая была у него натура.
А вотъ какіе странные слухи ходили о его теплыхъ ваннахъ: будто бы онъ беретъ ихъ на перинѣ и, когда ужъ очень разгорится, то во нѣскольку разъ въ недѣлю, а брать ихъ ему помогаетъ то одна, а то и пара дѣвушекъ. Выходило, что онъ разнузданный развратникъ. А разъ будто бы Брамапутра проговорилась, что вовсе не всегда самъ Маккъ беретъ ванну, но заставляетъ дѣвушекъ купаться при себѣ и такъ и жретъ ихъ глазами. Теперь Маккъ взялъ себѣ въ горничныя молоденькую Петрину и выжидалъ, когда она достигнетъ законнаго возраста; да, онъ ростилъ ее въ своемъ саду для собственной надобности. Но, пожалуй, она уже давно достаточно подросла и для себя, и для Макка, такая у нея была безподобная фигура и такой сочный смѣхъ. Носикъ у нея своенравно задирался кверху, и смотритель маяка сказалъ разъ, что носикъ этотъ словно на цыпочкахъ стоитъ.
XI
Наступилъ вечеръ; дѣвочки улеглись, а я пошелъ бродить, раздумывая о томъ, о семъ. Погода была теплая, солнечная. На зеленой лужайкѣ лежали, жуя жвачку, сирилундскія коровы. Лишь время отъ времени то та, то другая мотнетъ головой отъ укуса комара и слабо звякнетъ бубенцомъ, а то все тихо. Я подошелъ къ одной коровѣ и ласково заговорилъ съ ней; ей это, видимо, понравилось, хоть она и не взглянула на меня, а только вздыхала и мѣрно жевала свою жвачку, выпучивъ глаза въ пространство. О, какъ она ихъ пучила! Лишь изрѣдка моргнетъ, а то все пучитъ, пучитъ безъ конца.
Я свернулъ къ пристани. Тамъ еще кое-кто возился съ работой; вечеръ былъ такъ хорошъ. Бондарь, Вилласъ Приставной и еще кто-то висѣли въ малярныхъ люлькахъ и подвѣшивали новую вывѣску. На ней было написано: Маккъ & Гартвичъ.
Я сѣлъ въ лодку и сталъ грести отъ берега, чтобы взглянуть на вывѣску издали. Подъ новой вывѣской осталась старая съ подновленной надписью: Складъ соли и бочекъ. А совсѣмъ отдѣльно на бѣлой стѣнѣ торчала черная рука, указывавшая внизъ. Выходило ужасно безвкусно: какая-то оторванная рука на стѣнѣ! Я подъѣхалъ обратно къ пристани и засталъ тамъ Гартвигсена.
— Я говорилъ вамъ, что мнѣ за всѣмъ нужно имѣть глазъ да глазъ, — сказалъ онъ мнѣ. — Вотъ тутъ вывѣску вѣшаютъ; а хорошо ли такъ будетъ, можно ли прочесть ее съ почтоваго парохода?
— Надо бы убрать эту руку со стѣны, — замѣтилъ я.
— Вы полагаете? Это все Крючкодѣлъ намалевалъ. Онъ говоритъ, что тутъ непремѣнно нужно руку, — какъ въ городахъ. А буквы, по вашему?
— Буквы хороши.
— Вы находите? Да, я теперь перемѣнилъ имя. Забавно читать его въ буквахъ. Это не полное мое имя; меня крестили въ чистой купели крещенія именемъ Бенони, но разъ я поставилъ В. впереди, то и этого довольно; всякій пойметъ. Да, мнѣ таки дорогонько вскочило помѣститься тутъ, рядомъ съ Маккомъ. Но мнѣ это нипочемъ.
Гартвигсенъ попросилъ меня отъѣхать съ нимъ по заливу, чтобы онъ самъ могъ взглянуть на вывѣску издали. Пока мы тамъ стояли, я раздумывалъ о томъ, что какъ-то несообразно было со стороны Макка заставлять платить себѣ особо за присоединеніе имени компаньона къ своему. За что тутъ платить? Но Гартвигсену это было нипочемъ. Видно, у этого человѣка такія несмѣтныя богатства, что все ему нипочемъ. Вѣдь еще весной у него былъ другой крупный расходъ, пожалуй, въ нѣсколько тысячъ, которыя онъ заплатилъ за разводъ мужу Розы. А, впрочемъ, мнѣ до всего этого какое дѣло?
Гартвигсенъ крикнулъ бондарю и Вилласу Приставному:- Завтра опять стереть эту руку!
— Стереть?
— Да, мнѣ ея тамъ не нужно.
Мы стали грести обратно къ берегу, и Гартвигсенъ сказалъ мнѣ:- Вотъ видите: не приди я взглянуть, рука такъ бы и осталась на стѣнѣ. Что, бишь, я хотѣлъ спросить?.. Хорошо вамъ живется въ Сирилундѣ?
— Да, благодарю.
— Вамъ не было никакой нужды уходить отъ меня. Теперь Марта ужъ большая дѣвочка; надо будетъ взять ей учителя.
Я возразилъ, что Марта вѣдь могла бы попросту ходить въ приходскую школу, когда придетъ время. Но Гартвигсенъ отрицательно замоталъ головой.
— Нѣтъ, знаете, дѣвочка ужъ пріучилась присѣдать и вообще привыкла у насъ къ разнымъ хорошимъ вещамъ, такъ что надо взять ей учителя.
Тогда я сказалъ, что Марта могла-бы потомъ приходить учиться вмѣстѣ съ дѣтьми баронессы, но и такой исходъ не пришелся Гартвигсену по вкусу.
— Я не нуждаюсь, чтобы дѣвочка училась на даровщинку.
Мы вмѣстѣ ушли съ пристани и, когда поравнялись съ домомъ Гартвигсена, онъ пригласилъ меня зайти. Роза сидѣла на крылечкѣ, и мы подсѣли къ ней. Поговорили немножко. Роза такъ мило, тихимъ голосомъ отвѣчала на мои вопросы о ея здоровьѣ. А Гартвигсенъ, не долго думая, предложилъ мнѣ вернуться къ нему и быть учителемъ Марты. Я никакъ не могъ согласиться на такое предложеніе, и его это очень обидѣло. Небось, весною-то я къ нему первому пришелъ, — напомнилъ онъ. Роза молчала.
— Да, да, вамъ бы не очень-то довѣряться добрѣйшей Эдвардѣ,- прибавилъ онъ, многозначительно покачивая головой. — Ее, къ примѣру сказать, не сразу раскусишь. Больше я ничего не скажу.
Не дождавшись отвѣта на это, Гартвигсенъ, забывъ всякую сдержанность, пошелъ дальше:
— Мужъ-то ея застрѣлился зимой.
Роза покраснѣла и совсѣмъ потупилась: — Ахъ, Бенони!
— Да, вотъ что я могу вамъ разсказать, — продолжалъ Гартвигсенъ, надуваясь отъ спѣси, что знаетъ побольше другихъ.
Но и Розѣ, повидимому, эта новость была давно извѣстна; тѣмъ не менѣе она спросила:- Откуда ты знаешь? Все это, вѣрно, однѣ сплетни, и лучше бы тебѣ не говорить объ этомъ.
Гартвигсенъ сказалъ, что знаетъ это отъ человѣка, который самъ зимой читалъ о томъ въ газетахъ; а человѣкъ этотъ былъ не кто иной, какъ писарь ленемана: такъ ему то можно повѣрить. Эдварду даже призывали къ допросу по этому дѣлу.
Какъ Роза была мила и чиста! Я сразу замѣтилъ, что эта странная новость была ей давно извѣстна; но она даже въ злѣйшей ревности не воспользовалась этимъ. Я готовъ былъ упасть къ ея ногамъ. Да, вотъ гдѣ было мое мѣсто, да и Гартвигсена тоже.
