Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина
Екатерина, разговаривая с дамами, с удивлением узнала, что в тот самый день, когда шведский король ошеломил графа Панина своим неожиданным прибытием, Орлов обвенчался с двоюродной сестрой, Екатериной Зиновьевой, в церкви Вознесения Христа Копорского уезда Петербургской губернии. Императрица давно знала об их связи. Стало быть, князь Орлов, пошел все-таки противу мнения братьев и противу церковных правил, запрещающих браки между родственниками. Что ж, поступок, достойный уважения, естьли учесть, что ожидало бы покинутую молодую девушку.
Сказывали, что над невестой держал корону ее родной брат, а над князем Орловым простой солдат-ординарец. Разразился скандал. Придворные делали вид, что они и вся страна осуждает его. Полагали, что находящийся в городе Шведский король будет просить милости у Екатерины простить бывшего фаворита, не ведая, что она давно на стороне князя.
Потемкин менее всего думал об Орлове и его женитьбе. Его занимал новый фаворит императрицы: Светлейший видел, как загорелись глаза самовлюбленного Зорича при виде трости с бриллиантовым набалдашником, предназначенного для принца Генриха. Потемкин нашел возможность прислать ему таковую же трость и прибавил еще брильянтовое перо, кое украсило шляпу фаворита Екатерины.
Екатерина с насмешкой писала князю Григорию Александровичу:
«Князюшка, перо мною получено и отдано Симе, и Сима разщеголял, по милости Вашей. Вы ему послали превосходную трость. Он похож на шведского короля, но, без сомнения, превосходит его в благодарности по отношению к вам. В том от сердца жалею, что неможешь. Пожалуй, будь здоров завтра и весел, или я буду весьма недовольна. Adieu, mon Ami».
Но, к вящему неудовольствию императрицы, приболевший Светлейший князь отсутствовал два дня и появился токмо в воскресенье двадцать пятого июня на большом обеде в Петергофе и паки уехал.
Чета Орловых показалась при дворе через четыре дня после венчания. Князь Григорий Григорьевич приехал к ней на аудиенцию вместе с женой, и императрица увидела преданную любовь к нему сей молоденькой жены. Орлов просил покровительства. Екатерина обещала. Окроме того, милостиво пожаловала Екатерину Николаевну Орлову в статс-дамы.
Записки императрицы:
Король Густав Третий несколько раз менял свои планы на протяжении визита. Возможно, он не хотел проводить весь день 27 июня (памятный день полтавской виктории) в обществе наследников победителей. Он появился в Петергофе лишь поздно вечером.
В Среду, 16-го, после ужина, король Густав исчез из Петергофа, не простившись со мною, сел на свою галеру в Ораниенбауме, и оттуда написал мне письмо. Я успела послать к нему Семена Гавриловича пожелать доброго пути. Король украсил Зорича орденом Меча. Густав, надо сказать, раздал много подарков. Домашнев, президент Академии, получил орден Вазы, но не первой степени, что дало повод смеяться над новым кавалером. Нолькен получил ленту Полярной Звезды, а Ингельман, секретарь посольства, сделан поверенным в делах с жалованьем в три тысячи рублев. Опричь того, сказывают, он получил золотую табакерку с пятьюстами дукатами, но, что оное было скрыто от Нолькена, так что тот даже не поверил оному, когда узнал об том.
* * *
Французский поверенный в делах, де Корберон, доверительно рассказывал графу Льву Нарышкину, что, дескать, несмотря на то, что страна Россия ему не нравится, зато он нашел здесь друзей в среде иностранцев, нашел нежную и милую подругу жизни и пользуется немалым влиянием. Внимание, с которым он относится к делам, ему порученным, составляет ему хорошую репутацию и пребывание его в Петербурге отнюдь не бесплодно.
Де Корберон гордился тем, что имеет дело с самыми интересными русскими вельможами: Паниным, Потемкиным, Иваном Чернышевым и двумя посланниками – Сольмсом и Гаррисом. Все они относятся к нему дружески и с уважением. Впрочем, даже сама императрица к нему весьма благосклонна. Де Корберон явно хотел бы остаться в Петербурге надолго. Паки похвастался, что граф Иван Чернышев высказывал пожелание видеть его на месте сильно хворавшего маркиза де-Жюинье. С некоторой ревностью, он поведал Льву Нарышкину, что английский посланник, по письменной просьбе своего короля, получил из рук императрицы орден Бани, и Ея Величество подарила новому кавалеру шпагу, осыпанную бриллиантами, ценою в полторы тысячи рублев.
– Сегодня я обедал у Ивана Чернышева, – рассказывал он Нарышкину, – коий принял меня прекрасно! Я спросил его на счет слухов, ходящих по городу, о дозволении англичанам строить в Архангельске военные корабли из знаменитого дерева, называемого лиственницей.
– И что же? – выказал неподдельное любопытство граф Нарышкин.
– Он уверяет, что это неправда, что позволение дано лишь несколько частным лицам на постройку мортирных судов.
– Хм. Не знал. Ну, а как вам пребывание шведского короля?
– Оно произвело здесь большую сенсацию! Деликатность и вежливость приобрели ему сторонников в вашей стране, которая обращает аттенцию токмо на внешность. А как он вам, граф, показался?
– Я мыслю, что он, в сущности, далеко не является таким совершенством, каким его принимают.
– Да. Мне тоже кажется, что в нем мало мужественности и твердости духа, да и, как человек, он мне не особливо нравится. Все здешние вельможи наперерыв за ним ухаживали, давая обеды. А из иностранных послов удостоились принять его Лясси да маркиз де Жюинье. Я знаю, что Лясси живал в Швеции, где был хорошо принят. Кстати, у Лясси, из всех секретарей посольств, был приглашен токмо один я. Было не скушно, после ужина была дана сцена из Пигмалиона Руссо. Словом, время провели не худо.
Нарышкин слушал и помалкивал. Де Корберон, бросив на графа вопросительный взгляд, полюбопытствовал:
– Я слышал, императрица сделала крупные подарки королю шведскому.
Нарышкин пожал плечами:
– Должно быть, я не все знаю, но промежду прочим, король получил трость, с набалдашником. Опричь того, императрица поднесла королю орденские знаки, которые сама носит, и соболиную шубу.
– Хорош подарок! Что же король Густав?
– А он, я слыхивал, выписал для нее из Швеции наилучшие во всей Европе рубины.
– Рубины! Знатно! – воскликнул восхищенно де Корберон
* * *
После отставки бывший фаворит императрицы, Петр Завадовский, продолжая мечтать о ней, просил своего друга Безбородку упросить государыню вернуть его ко двору. Завершив строительство своего дворца в двести пятьдесят комнат в Ляличах, который он переименовал в Екатеринодар, он украсил все помещения фарфоровыми изразцами, малахитовыми каминами и роскошной библиотекой, но его главным украшением стала статуя императрицы Екатерины Алексеевны в натуральную величину, на которую не переставал любоваться. Опричь того, в одну из зал он поставил статую своего благодетеля, графа Петра Румянцева, коий когда-то представил его, безвестного адъютанта императрице. Проходя мимо него, он всенепременно снимал шляпу.
В
