100 великих катастроф на море - Евгений Викторович Старшов
Длина его была почти 106 метра, ширина – 12,8 метра, осадка – 5,3 метра. Водоизмещение – всего 3130 тонн. Артиллерия – совершено незначительная: восемь 120-мм пушек в качестве основного калибра. Остальные – просто мелочь. Но ведь не для борьбы с броненосцами он и был разработан, его сила была в юркости и скорости.
Едва вступив в строй, оба крейсера-разведчика отправились к Цусиме. «Жемчуг» вместе с «Авророй» и «Олегом» интернировался в Маниле, а вот «Изумруд» вместе с остатками русской эскадры под командованием контр-адмирала Н. И. Небогатова оказался окруженным 15 мая 1905 г. превосходящими силами японцев. Будучи не в силах даже достать врага огнем своих истерзанных и устаревших кораблей, Небогатов отдал приказ о сдаче.
Дальше есть смысл обратиться к летописцу Цусимы А. С. Новикову-Прибою, который сам участвовал в том бою на броненосце «Орел» и посвятил потом всю свою жизнь сбору и обработке материалов о Цусиме: «Николай I», застопорив машины, остановился, и в знак этого на нем вместо уничтоженных накануне шаров подтянули к рею ведро. Японцы прекратили стрельбу. Стало необыкновенно тихо. Остановились и другие наши броненосцы, повернув носами кто вправо, кто влево. На каждом из них, как и на «Николае», развевался уже флаг Восходящего солнца. Иначе поступил только «Изумруд». Это был небольшой трехмачтовый и трехтрубный крейсер, изящный и стремительный, как птица. Он тоже отрепетовал было сигнал о сдаче, но, спохватившись, быстро его опустил. С правой стороны между отрядами неприятельских судов оставался большой промежуток. В этот промежуток, дав полный ход, и направился «Изумруд». Глубоко врезываясь форштевнем в поверхность моря, он вздувал вокруг своего корпуса белопенные волны, поднимавшиеся почти до верхней палубы. Из его труб вываливали три потока дыма и, круто сваливаясь назад, сливались в одну гриву. Расширясь, она тянулась за кормой. Японцы, очевидно, не поняли его замысла и не сразу приняли против него меры. А когда выделили в погоню за ним два крейсера, было уже поздно. Неприятельские снаряды едва долетали до него. А он, имея преимущество в ходе, все увеличивал расстояние между собою и своими преследователями. Со сдавшихся судов с замиранием сердца следили за ним, пока он не скрылся в солнечной дали. Его хвалили на все лады, им восторгались. Он действительно проявил героизм, вырвавшись из круга всего японского флота».
Верхняя палуба крейсера «Изумруд» после взрыва
Новиков-Прибой приводит слова, с которыми командир корабля барон В. Н. Ферзен обратился к офицерам и команде, когда на флагманском броненосце подняли сигнал о сдаче: «Господа офицеры, а также и вы, братцы-матросы! Послушайте меня. Я решил прорваться, пока японские суда не преградили нам путь. У противника нет ни одного корабля, который сравнился бы по быстроходности с нашим крейсером. Попробуем! Если не удастся уйти от врага, то лучше погибнуть с честью в бою, чем позорно сдаваться в плен. Как вы на это смотрите?
Он как будто спрашивал совета у своих подчиненных, но все понимали, что это было приказом».
«Как только «Изумруд» ринулся на прорыв сквозь блокаду, на нем заработал беспроволочный телеграф, перебивая самой усиленной искрой переговоры японцев. Чтобы облегчить крейсер, командир решил пожертвовать правым якорем вместе с канатом. Последовало распоряжение расклепать канат. Две тысячи пудов железа, с грохотом свалившись за борт, исчезли в пучине моря. В боевой рубке стрелка машинного телеграфа стояла против слов: «Полный вперед!» Казалось, крейсер напрягал последние силы, дрожа всем своим изящным корпусом. Все, кто находился наверху, видели, что неприятельские снаряды уже не долетают до него, и с любовью смотрели на своего отважного командира… Машинные и кочегарные отделения, несмотря на беспрерывное действие вентиляторов, наполнились невыносимым жаром. Людям трудно было дышать. Мокрые от пота, они работали в одних брюках – наполовину голые. Теперь их не нужно было ни понукать, ни упрашивать. Они сами понимали свою ответственность и вкладывали в дело все, что могли. Строевые матросы, назначенные в помощь кочегарам, подносили уголь из запасных ям. Чаще обычного открывались огненные пасти топок, глотая топливо, подбрасываемое кочегарами. Как-то по-особенному, словно захлебываясь, гудели поддувала. От сильного давления пара дрожали и шипели верхние пароприемные коллекторы. За перегородками, в других отделениях, голоса людей заглушались яростным движением машин… Предельная скорость, какую дал «Изумруд» на испытаниях, была двадцать четыре узла. Но теперь, казалось, он превысил эту норму и, поглощая пространство, летел вперед, как птица, вырвавшаяся из западни. Гнавшиеся за ним неприятельские суда, отставая, исчезли за горизонтом. Это было во втором часу дня. Впереди сияло свободное море».
Увы, столь прекрасное начало имело трагический конец, и дело было даже не в аварии в машинном отделении, когда из-за разрыва паровой трубы «Изумруд» был вынужден сбавить ход. Недаром Новиков-Прибой назвал главу, посвященную прорыву «Изумруда», «Перед врагами герой, а на свободе растерялся». Изначально планируя прибыть во Владивосток, командир изменил свое решение, опасаясь, что подходы к городу-крепости могут быть заминированы. «Изумруд» ночью 17 мая прибыл к бухте Святого Владимира. Ферзен решил перейти в бухту Святой Ольги, но вновь передумал, зашел в бухту Святого Владимира, и на 15 узлах крейсер с размаху угодил на камни с сильным креном в 40–50 градусов. «Изумруд» сел крепко, но днище не пробил, поэтому его можно было спасти, дождавшись прилива и вызвав из Владивостока помощь. Но, видимо, для людей, переживших весь ужас Цусимы, когда наши броненосцы переворачивались один за другим, уходя на дно, как объятые пламенем черные гробы, уносящие с собой по 900 человеческих жизней, это было уже слишком. Опасаясь прибытия японцев, Ферзен отдал приказ взорвать крейсер, перед этим уничтожив все ценное. Ему подчинились не то что беспрекословно (хотя теоретически могли бы арестовать и отменить приказ), а с энтузиазмом. Новиков-Прибой характеризует это как острый психоз: «На крейсере поднялась необычная суматоха. Все, что можно было раскрепить и снять, полетело за борт, а то, что не тонуло и поддавалось огню, жгли в топках. В бухте утопили все мелкие пушки, замки с более крупных орудий и часть пулеметов. Разбивали молотками вспомогательные
