Над Нейвой рекою идем эскадроном - Олег Анатольевич Немытов
Таким образом, уже на следующий день шестнадцать бывших красноармейцев предстали перед штабом 4-й Сибирской дивизии. Уже за Иртышом. Сам Смолин с ними почему-то не говорил, а от его имени всё решил начальник его штаба. Тот, коротко обратившись к новоиспечённым белогвардейцам, вызвал к себе пожилого штабс-капитана Семёна Тимофеевича Кряжева и в приказном порядке объявил о присоединении к его 3-му запасному Тюменскому батальону нового взвода.
– Разрешите обратиться, господин полковник! – отозвался Кряжев.
– Обращайся!
– Почему мне суют всякую сволочь! И вот этих бывших большевиков тоже мне?
– Но у вас, штабс-капитан, больше всех дезертирств! Вот и пополняйтесь!
– Слушаюсь!
И с этого момента у Романа Федорахина началась своя Голгофа.
Глава 6
Сибирский ледяной поход
Шумит вековая тайга. Трещит сорокаградусный мороз, скрипит снег под ногами и полозьями идущих и едущих людей. Это сквозь сибирские просторы идут на восток все, кто ни при каких условиях не согласен жить при советской власти. Те, кто ни за что не смогут примириться с большевиками. Это идут остатки созданной год назад многотысячной армии, гнавшей советские войска от отрогов Уральских гор до Самары на юге и до Вятки на севере. Идут, останавливаясь лишь на короткие привалы да на ночлеги, оставляя за собой трупы умерших. И – тяжело больных и раненых, причём только тех, у кого есть маленькая вероятность избежать мести победителей. Среди бредущих по таёжным дорогам идут и едут, лёжа в санях или сидя верхом, а то и просто пешком, не только раненые и больные солдаты и офицеры, но женщины, старики и дети. Большей частью это семьи или близкие родственники участников белого движения. Среди них, зажатые сзади и спереди, едут на конях штабс-капитан Василий Путилин и его жена Елизавета, которая прижимает к груди их ребёнка, пытаясь его согреть…
Их неожиданно сзади, также верхом догоняет офицер с погонами капитана, покрываемый ругательствами тех, кто вынужден был сдвигаться в сторону и его пропускать.
– Привет землякам!
– А, это ты что ли, Алёшка?! Откуда тут взялся? Слышали, что ты в Китай в командировку ездил! А потом в 18-й Сибирской, в 72-м полку воевал. А дивизия-то, говорят, сдалась целиком! – приветствовал его Василий, обрадовавшийся столь неожиданному появлению друга детства, земляка и соратника. «Хоть одно светлое пятно в нынешнем положении!», – подумал Путилин в это мгновение.
– Говорят, в Москве кур доят! Сдались все, да не все. Конечно, дивизии больше нет! В Красноярске большевиками захвачено знамя. Тут такое дело: когда кадровый службист, буквоед и подлец полковник Парфёнов бежал в Румынском эшелоне, то меня назначили командиром остатков этого полка, теперь сведённого в батальон. В общем, со мной 250 стрелков. И поверь, Вася, я их выведу в Забайкалье! Обязан вывести, ибо они мне верят, идут за мной. По мне так лучше помереть, чем людей кинуть! Ведь он гонял всех на учениях, устав соблюдать требовал! А в Алапаевске, как мне Иван рассказывал, этаким праведником был, взяток не брал, сажал и наказывал всех публично, кто ему деньги предлагал!
– Как ты можешь судить его, Лёха? Ты знаешь, что у него есть семья? Сколько у него детей? По возрасту-то уж, наверное, не один! Случится с ним что, кто будет кормить его детей? Уж, наверное, не большевики и не наши генералы! Поэтому давай никого не будем осуждать! Пусть каждый из нас делает свой выбор, как ему подскажет сердце и разум!
– А что говорят у вас о Главнокомандующем? Где он? – спросил Алексей Суворов.
– Едет в Иркутск, а, может, и дальше где-то уже там, с литерными эшелонами[62]! А командующий генерал Каппель[63] идёт с другой колонной по руслу реки Кан, что ли… Не знаю. Тут, видишь, у меня свои головные боли… – указал Василий на ехавшую сбоку семью. – Ты лучше скажи, где ты видел Ивана!
– В Омске, когда проездом из Китая возвращался. Говорят, его в 43-й полк потом взяли, а полк к большевикам перешёл. Больше ничего не знаю. Мотя тут в тифу лежит в обозе, бедняга. Как-то его вывезти надо, 45-й, где он служил, тоже скончался, – рассказывал Суворов.
– А где твоя Таисья? – спросил штабс-капитан.
– Так за этим я и догонял вас! Здесь, едет позади в санях! Я тебе хотел предложить туда твою Лизу с ребёнком пересадить. Сподручней будет, Таська в случае чего поможет! А тебе ведь, если что, воевать надо будет! Партизаны кругом.
И видя, что Василий собирается возразить, добавил:
– Давай! Да не боись! Там мой батальон, а в арьергарде ижевцы идут. Уж этих-то парней точно никакие красные не собьют и не сагитируют!
И не дожидаясь ответа Путилина, Алексей взял под уздцы лошадь Елизаветы.
Это было сделано судьбоносно вовремя. Уже вечером колонна столкнулась с партизанским заслоном, и Василию со своей командой конной разведки пришлось уйти в глубокий обход и, зайдя со спины партизан, сбить последних. И вновь колонна двинулась вперёд, прямо по труппам убитых партизан, втаптывая их тела в утрамбованный снег… Через два дня колонна выдержала тяжёлый бой под деревней Голопуповкой, а ещё через две недели – бой на станции Зима, бой под Иркутском за станцию Иннокентьевскую и, наконец, переход через Байкал. И всё это вынесла несчастная горстка русских людей…
* * *
Команда Федорахина медленно привыкала к своему новому положению. А оно было таково, что на данном этапе бойцы Романа не походили ни на белогвардейцев 3-го Тюменского запасного батальона, ни на пленных, ни на группу отступающих беженцев. Взвод Федорахина, точнее группа, которую можно было назвать взводом, ехала с оружием, имея на вооружении даже один ручной пулемёт «льюис». Но были все они без погон, так как не знали, где и как ими разжиться. Снимать с умирающих и больных им просто не приходило в голову. Солдаты батальона старались их не замечать и лишний раз не общаться со вчерашними врагами, только по случайной воле обстоятельств ставших под одним с ними знаменем. Так же себя вел и их командир, штабс-капитан Семён Кряжев. Он даже редко приглашал Федорахина для доклада, лишь изредка подписывая получение остатков какого-нибудь довольствия, непонятно как доставшегося отступающему батальону. Но бывшие красные бойцы и сами пока не голодали. Проходя мимо хутора, где жил отец Коломийца, взяли с полмешка картошки. Тот дал наказ долго на востоке не засиживаться, а возвращаться обратно и гнать большевиков на сей раз до самой Москвы, а потом
