Делай, что должно - Маргарита Нерода
Именно так он говорил тогда в феврале, на конференции. Помнится, Алексей очень хотел найти время побеседовать с ним, но не успел. Пришлось уехать раньше.
Последнее, о чем думали и Левин, и Огнев, это о том, что смерть может быть к врачу ближе, чем к любому из его пациентов.
"Все-таки, наговаривали вы на себя, товарищ Левин, — мысленно обратился к погибшему коллеге Алексей Петрович, — Сделать вы успели очень многое. Больше, чем кто другой на вашем месте. А что вы не успели, сделаю я. Это вам обещаю".
Сделать предстояло многое. Коллектив на сей раз подобрался сложный. Не стоило ждать, что всегда будет везти так, как на Федюхиных высотах.
Огнев хорошо понимал теперь, зачем санслужбе дивизии так отчаянно требовался кадровый военврач. Гражданские медики, умелые и старательные, в мирное время были бы гордостью любой клиники. Но у нас здесь, как любит выражаться здешний начсандив, война, а не амбулатория. Военными они еще не стали. И не все понимают, что это значит. Оставим лирику в виде вышитых змей или кружевных оборок на полках с аптечными склянками. Это, в конце концов, военной службе не мешает абсолютно. А вот с позволения сказать “пост ВНОС” это плохо, очень плохо. Не понимают, и отбывают номер. Необходимо, чтобы поняли, до крови и убитых, а не после. Поняли, а не затвердили, как “словесность” в старой армии.
Важнее понять, с кем работаем. Митряева. Первая мысль была: “бедная девочка”. Конечно, ей уже тридцать лет, у нее неплохой довоенный хирургический стаж, но свалилось на плечи то, что она с трудом могла удерживать. Старательна, строга к себе. Что-то роднит ее с Колесник, да, эти подведенные брови, это ни разу не кокетство, а часть самодисциплины. Как офицеру чисто побриться перед атакой. Фронтового только опыта мало.
Федюхин. Пока не увидел в работе, не поймешь. Отличный довоенный стаж. Был замглавврача по лечебной части. Даже научной работой занимался. Почему такой кадр не где-нибудь в эвакогоспитале? Сам попросился, да, об этом он сказал в первую очередь, с большой гордостью сказал. Вот только война оказалась вовсе не похожа на то, что он до сих пор думал о ней. И личный состав его недолюбливает, заметно. Будем точны: средний и младший персонал. За что? Не нашел подхода? Привык командовать как у себя в больнице? Да нет, на команды тут не обижаются… Скорее, отношение. Этакая интеллигентная снисходительность, есть в нем эта черточка. Надо объяснить, аккуратно, что не стоит так. Сам, пожалуй, не поймет.
Маркелова. Гражданский стаж невелик, хотя работа на “скорой помощи” — это очень хорошо, значит, умеет действовать быстро, что на фронте, без сомнения, пригодится. Что так тревожит ее? Муж и сын на фронте. Давно писем нет? Мысли у нее где-то далеко, должно быть — с ними. С ней поговорить. Непременно, аккуратно и мягко. Не даются разговоры с родственниками — плохо! Надо исправлять. Тем более, политчасти у нас пока считай что вообще нет. Значит — и это, товарищ командир, сейчас на тебе.
Три хирурга, много это или мало? Нет, уже четыре. По штату должно быть шесть. Половины не хватает. Впрочем, говорят, под Москвой зимой сорок первого был медсанбат вообще без хирургов. Значит, до начала боев понять, из кого можно подготовить ассистентов, и успеть подготовить. Инструмент в исправности, но нужна точная сводка. Ледник для крови, конечно, не светит, но яму оборудовать надо.
Хорош, товарищ майор. За сегодня войну выиграть мы точно не успеем. Отбой, пока тихо…
Глава 19. Южный фронт, май 1943 года
Снабжение все же подкачало. Из продовольствия получили только крупу и овощи. И ладно хоть пока в резерве стояли и считай почти без дела: раненых за день поступило всего двенадцать человек, и почти всем была прямая дорога в ГЛР, только двоих оставили в стационаре.
Потому у начсостава нашлось еще время, чтобы ругнуть снабжение и посудачить о новом начальстве. Теперь уж без неодобрения.
— И напрасно нас в дивизии стращали, кадровый, кадровый. Он вежливый, не чета полковнику. Никого не разбранил, вон даже Федюхин при нем ворчать перестал, — рассказывала Баба Настя.
— А кто первый трещал, что вот мол, прислали нам какого-то деда, — поддела ее Борщева, — Дед-то еще ого-го оказался!
Самый кадровый из всего состава лейтенант даже не догадывалась, что случайно дала командиру медсанбата прозвище из тех, что держатся крепче любых погон.
— А хоть бы и дед! — отпарировала Баба Настя, — Старый конь борозды не испортит!
— Но каково вспашет? — спросила аптекарша.
— А каково вспашет, ты скоро сама почувствуешь, — ответила Борщева, — До глубины души. Я посмотрела и как он за ящики берется, и как за книги. Есть у него что-то темное в биографии, как пить дать есть. Но работать будет так, что пот градом. Со всех.
— А говорила — “звезд с неба не хватает”!
— И сейчас повторю. Не хватает. Не всем за звездами прыгать, надо кому-то и землю пахать. Насчет звезд не скажу, а медалями при нем нас не обнесут.
— А я сразу понял, что новый командир хорош будет, — со значением заметил Петрушин.
— Это как же ты понял, Кузьма Васильич?
— А он с бородой.
Петрушинская борода до сих пор была на весь медсанбат единственной. И из-за нее с прежним командиром у бывшего сельского фельдшера шли постоянные баталии. Уж на что деликатным и мягким был покойный доктор Левин к армейским порядкам, ко всему, что касалось медицинской части, он был строг и растительность на лице у личного состава считал недопустимым для медработника излишеством даже в мирное время.
Петрушин сопротивлялся как мог. Уверял, что при должном соблюдении чистоты борода работе нисколько не помеха, а его, коренного сибиряка, просто земляки не поймут, коли кто увидит бритым.
— Ведь я же чистоту блюду не хужей Настасьи. У ней вон какая коса, моей бороды в три раза длиннее. Но ведь всякий раз, не во грех будь сказано Лев Михалычу, обязательно спросит меня: ну, Петрушин, когда же ты, брат, побреешься? Ты же чай не поп, зачем тебе на фронте борода? Так точно говорю, не поп. Но прошу снисхождения.
Увидав нового командира при бороде и усах, Петрушин ни минуты не сомневался, что теперь от него никто не
