Всему своё время - Валерий Дмитриевич Поволяев
После третьей остановки объявил, сломав в руке кусок чарыма – плотного и крепкого, как фанера, наста:
– Не только олени бегут. Три лося с ними. – Приподнял плечи недоуменно: – Почему лоси с оленями вместе? Сколько живу на свете – никогда такого не видел, чтоб лоси с оленями вместе.
На охоте, в поле Рогозов был совсем иным, чем дома, – преображался граф, становясь этаким корявым, некрасивым лесовиком, в котором от породы и благородной стати, от замедленной ленивости, от многозначительного молчания и внутренней холености буквально ничего не оставалось – лесовик и только. Кержак, чалдон, привыкший сморкаться пальцем, варить в сапоге суп, из картуза пить и есть, кисетом ловить рыбу, – все просто, без выкрутасов. Такой вот Рогозов, полевой, таежный, больше нравился Мите Клешне – он был ближе, понятнее, доступнее. Даже не верилось, что этот человек может играть на белом «Беккере», часами ковыряться в своей нотной библиотеке, раскрывая лощеные тетради с непонятными значками, фиговинами, точками, клопинками, застывшими среди четких черных линеек, помыкивать что-то про себя, а то и просто беззвучно шевелить-пришлепывать губами, носить роскошный, пахнущий незнакомой южной травой лавандой – чтобы моль не заводилась, умом своим дознался Митя Клешня, – костюм и костяным гребешком расчесывать усы…
На болотах олень особенно задерживаться не станет: резикой и кугой – вот и все болотное разнотравье – он питаться не привык, будет искать сухие гривы, пятаки чахлого леса, где есть беломошник, волосец да блинчатый, пористый, как изнанка известного гриба моховика, великолепно идущего в засолку, ягель, в котором и летом и зимой много воды и сахара. Питательная штука ягель – сладкий, самый раз для оленя пища, поэтому искать зверя надо именно в местах, где мох этот водится.
Кругом простиралась безоглядная, с округлой линией горизонта равнина. Ни ветерка, ни движения снегов. Солнце зависло на одном месте и больше не двигалось, было тихо и страшновато кругом – пространства торжествовали, они брали свое: не было на этой долгой равнине, похоже, никого – ни человека, ни зверя.
Оторопь и восторг берут, когда пробуешь представить себя или вездеход ли в этом безбрежье – жуть! Митя Клешня потряхивал головой, борясь с дремой и зимними чарами, притискивался лицом к стеклу машины и старался как можно крепче держаться за рычаги. Мелькали перед ним снега, одна гладкая, как стол, низина с кое-где взгорбленной, вспухшей от мороза сливочной коркой чарыма сменялась другой – даже не сменялась, нет, не то слово, а врастала, полого всасывалась в нее, словно в некий зев, и на стыке их под гусеницы «атеэлки» обязательно попадал твердый хребет. Вездеход встряхивало, Митя Клешня, словно подбитый снизу, втыкался макушкой в потолок кабины, поправлял треух на голове.
Хоть и не отняла у него стычка с Воронковым много физических сил, ерунда и только, а знать о себе дала: вон, и жуть охватывает, и сонное вялое сердце едва бултыхается в груди, отдыха требует.
– Стоп! – скомандовал, возвращая Митю Клешню из темного подвала раздумий на свет, в этот мир, Рогозов.
Носом Рогозов не клевал и головой не втыкался в потолок, он сидел по-офицерски прямо, щурил зоркие глаза, вглядываясь в белые пространства, да поглаживал рукой ружейное цевье – сердце его сейчас работало ровно, без сбоев.
Сбросив газ, Митя Клешня как-то излишне бережно, плавно, чтоб вездеход не качнуло, не занесло, чтоб ветровое стекло не припечаталось к собственной физиономии, затормозил.
На этот раз Рогозов выкарабкиваться из машины не стал, приподнялся только на сиденье, глядя, что там, внизу, под ровно обрезанным носом «атеэлки», потом всмотрелся в след сбоку – тут, похоже, прошел обиженный олень, отогнанный более сильным самцом от стада («Воронков, у оленей есть свой Воронков», – с усмешкой подумал Митя Клешня), шаг его был неровным, осмотрительным. Судя по следу, очень часто останавливался.
– Давай влево, вон к тому чахлолесью, туда правь, – скомандовал Рогозов, ткнул рукой в темную, редкую щетку замученных болотом и морозами сосенок и пихт, вставших посреди белого безбрежья.
Хотел было возразить Митя Клешня – оленьи следы идут прямо, чего влево править-то? – но не стал. Едва вездеход подмял под себя край убогого больного леска, взгромождаясь на гриву, и, будто пересохшие спички, легко срубил две или три пихточки, как под самым носом обнаружился свежий, растекающийся ручьем в разные стороны след. Рогозов верно угадал: олени хоть и шли прямо, а все же затормозили свой ход, свернули к леску – в лесу, под чарымом, сладкий мох-ягель мог водиться.
Вдруг из ничего, из какой-то онемелой морозной щели, из раздвига пихтовых и сосновых стволов вытаял крутогрудый, с заледенелой мордой олень, ощерил злобно рот, принимая «атеэлку» за неизвестное животное, осмелившееся нарушить мир, тишь и покой благородного стада, вмиг вырубил копытами яму до земли, уперся в твердь ногами, нагнул голову, выставив перед собой опасные сучковатые рога, приготовился к драке.
– Молодец! – одобрительно кивнул Рогозов. – Смелый парень, настоящий гвардейский офицер, гусар. Вот за смелость я тебя сейчас промеж рогов свинцом и опечатаю. Эх, жаль, у тебя переднее стекло не открывается, как в грузовой американской машине «студебеккер», – Рогозов обращался к Мите Клешне, а сам все не отрывал взгляда от здоровенного и храброго, не привыкшего к пальбе из-за угла оленя, – открывалось бы стекло – была б гарная охота. Но ничего, ничего-о…
Тихо, чтобы зверя не испугал металлический щелк, Рогозов приоткрыл дверь, выпрастывая наружу дробовик. Олень покосился на правую сторону вездехода, где сидел Рогозов, но опасности не почуял, вернее, он не подозревал даже об опасности.
Заиндевелая светлая морда оленя вздрогнула, он втянул в себя крепкий смрадный дух перегорелого пороха, масла и железа, запрядал сухим, черным, похожим на телячий носом, хоркнул предупреждающе один раз, второй, третий, на хорканье, – видимо, это был зов – из редкого леса вышел еще один олень. Самец. Такой же гордый, храбрый, как и первый, только помоложе и поменьше, не с такой мощной грудью и крепкими копытами. Второй олень, как и первый, тоже приготовился к бою – это
