Вечная мерзлота - Виктор Владимирович Ремизов
— А что же начальство?
— Да с ними и пью... — Мишарин пьяно и строго глядел в стол. — Они еще и не такое говорят! Все. С завтрашнего дня ухожу в завязку. Два дня держусь и потом домой, иначе мама не узнает. У меня от водки лицо очень опухает. Опухает?
— Опухает, — подтвердил Белов.
— Давай больше не будем. Вот — по последней, и все!
Белов узнавал горячего и честного Николая. Даже жалко стало:
— А как же твоя галерея сибиряков?
Мишарин глянул удивленно. Потом сморщился:
— Да-а какие там сибиряки... зэков надо рисовать. Работяг, бригадиров, доходяг... охрану тоже — вот типажи! Я Клигману рассказал, он так испугался! Посадят! А и посадят!
Ночью Сан Санычу снился сон, будто они с Мишариным пьют пиво в пивной, а через столик стоит мужик, страшно похожий на Мишкиного отца, дядь Валю. Сан Саныч ждет, что он повернется, чтоб уж точно узнать, но тот не поворачивается. Стоит спокойно, только голову наклоняет к кружке да задирает, когда пьет. И Сан Саныч почему-то не может подойти к нему, да и Николай что-то все бормочет. Он проснулся среди ночи в ясной тревоге, что дядь Валя там и стоял!
Встал рано, выбрился, надушился одеколоном, форму надел, повертел в руках орден, но передумал, в Красноярске смущался надевать. Вскоре он уже сидел недалеко от кабинета особиста Енисейского пароходства, того не было еще. Он решил прямо спросить, за что арестован Михаил Романов. И нельзя ли их комсомольской организации взять его на поруки? Объяснить, если понадобится, что за Мишкой не может быть никакой вины, что он принципиально другой человек!
Особиста все не было, Белов сходил в столовую, по приятелям прошелся, что работали в Управлении. Капитан госбезопасности появился только в одиннадцать, Сан Саныч был у него перед прошлой навигацией, когда получал «Полярный», но как его зовут, не запомнил. Заходил, слегка волнуясь.
— Здравия желаю! — попытался улыбнуться, но капитан только кивнул, дочитывая бумагу.
Он был в сером гражданском костюме без галстука, отложной воротничок по моде лежал сверху пиджака, с очень обычным, чуть рябоватым лицом. Белов приглядывался к нему и не помнил, он ли был в этом кабинете год назад или кто-то другой. Наконец хозяин кабинета поднял взгляд на Белова:
— Что привело к нам?
— Белов Александр Александрович, буксир «Полярный»...
— Давайте вашу бумагу, — перебил нетерпеливо.
— У меня нет, я хотел спросить...
— Спрашивайте, — капитан глянул чуть внимательнее.
— Я хотел узнать, за что арестовали Михаила Валентиновича Романова, старшего механика... — голос Белова звучал жестко: пока ждал капитана, тренировался.
— Почему интересуетесь? — особист жестом остановил его.
— Он — мой друг, мы вместе учились, четыре года... — Сан Саныч вдруг вспомнил, что как раз этого не велел говорить Мишкин отец, но его уже понесло, ему почему-то показалось, что именно этот безликий капитан имеет отношение к Мишкиному аресту. — Я про него все знаю. Что он сделал?
— Вы чего такой смелый? — капитан, внимательно изучая Белова, откинулся на стуле.
Белов кивнул от растерянности, понял, что напрасно, и почувствовал, как предательски краснеет. Но смотреть продолжал упрямо и даже с вызовом. Он сегодня всю ночь думал, что идет в такое место, где восстанавливается справедливость.
— А вдруг он серьезный государственный преступник?
— Этого не может быть...
— А если он новый мост хотел взорвать? — взгляд капитана наливался тяжестью.
— Зачем? — опешил Сан Саныч.
— Вот это мы и выясним!
— Не может быть, он...
— Не забывайтесь, Белов! Его делом занимаются серьезные люди! Вы что-нибудь слышали про диверсии? В вашем подчинении экипаж, вы — капитан парохода! Какая близорукость! Вы, Белов, у руководства на хорошем счету, не подводите уж его!
Сан Саныч совсем растерялся, не мог понять, какое отношение имел Мишка к новому мосту.
— Я только узнать хотел, его отец...
— Что его отец? — быстро перебил капитан.
— Он не знает, за что арестовали...
— А вы все знаете про его отца?
— Я? А что я должен знать? Разве не должны сообщать, когда сын арестован...
— Капитан, у меня много срочных дел, а вы идите и никому не говорите об этом разговоре. Мы — Министерство государственной безопасности и занимаемся государственными преступниками! Вы это понимаете?! Вы куда пришли?
— Я понимаю... конечно, наоборот, я шел к вам... но я хорошо его знаю, он не может быть преступником! Вы понимаете? Его все уважали! Вы про мост почему сказали? Такого не может быть!
— Вы что, в цирк пришли? — капитан угрожающе поднялся над столом. — Быстро! Вон отсюда! И не вздумай рот открывать, защитник! По одному делу не хочешь пойти?! Вон отсюда!
Белов вышел обескураженный, двинулся машинально в сторону общежития, потом спустился зачем-то к Енисею и пошел по льду. Шел, куда глаза глядят, рассказывал о том, что случилось, дядь Вале и понимал, что сказать нечего. Тяжелые, тягучие мысли замедляли движение, наконец он совсем остановился и осмотрелся. Один, на пустой реке он выглядел странно, пошел к набережной.
Особист мог быть прав, в голову приходили громкие дела, о которых писали газеты, даже снимали художественные фильмы... Если Мишка случайно оказался в какой-то плохой компании, а они расследуют это дело... Получалось, что надо было ждать. Ему стыдно стало перед капитаном, даже мелькнула мысль пойти и извиниться, что наговорил лишнего... Он, успокаиваясь, двинулся в сторону пароходства. Вспомнились знакомые капитаны, которых судили за какие-то нарушения по службе, им давали условный срок, но работали они на своих же судах. Таких было немало, вполне уважаемых людей. Особист был спокоен, вспоминал Белов неприметное лицо капитана, ничего не расспрашивал, значит, дело Мишкино простое. Он был уже благодарен ему, в конце концов, капитан сказал все, что мог. Мог бы и этого не говорить.
В отделе снабжения удалось согласовать почти все, даже то, на что не надеялся. Вечером сидели с ребятами в ресторане. Вспоминали учебу, прошедшую навигацию, пацанские подвиги, кто-то женился, у кого-то дети родились. Про Мишку никто не вспомнил. Ребята то ли не знали о его аресте, то ли не хотели говорить, и это было правильно, понимал Сан Саныч — ни к чему Мишке такая слава. Выйдет, все забудется. Он тоже помалкивал о друге, рассказывал о методе толкания, и они
