Вечная мерзлота - Виктор Владимирович Ремизов
— А-а-а... — Николай с досадой выдыхал дым папиросы. — Им мои мозги без надобности! Им — давай, давай! Побольше! Квадратные метры! А как там жить — никого не волнует! Клигман, — он согнулся к Белову и зашептал, — так и сказал: «Не выпендривайтесь вы, Коля, все это ненадолго!» Он не верит, что это кому-то нужно! Представляешь?! Встает по склянке вместе с зэками в шесть утра, ложится после полуночи, не пьет... а не верит! Мы с ним в одной комнате жили.
Принесли закуски. Выпили, и Николай жадно навалился на еду, да и Сан Саныч не отставал — с утра ничего не ел.
— Ты видел улицу Енисейская?
Белов не помнил.
— Она в Ермаково одна такая — шесть домов из бруса барачного типа, но все дома разные...
— Ну-ну, видел, — вспомнил Белов.
— Это единственное, что я успел сделать. Первая же комиссия насчитала страшный перерасход материалов и занижение квадратных метров — у меня из зарплаты до сих пор удерживают. Пройдет время, эти дома образцами северной архитектуры будут. За них и сняли из начальников. Замом сейчас тружусь, денег все равно полно, да неинтересно мне... У них и детсад на барак похож! — Он помолчал, дожевывая. — Короче, думал, еду на стройку будущего, а тут... Да ты и сам все видишь!
— Я — нет... мне моя работа нравится... и стройка! — Сан Саныч слушал его с удивлением.
— У тебя на корабле зэки есть?
— Нет.
— Хо, а как же ты? — Николай искренне вытаращил глаза. — Где людей берешь?!
— У меня ссыльные есть...
Николай склонился и заговорил очень тихо:
— У нас на «пятьсот третьей» будет заложено больше ста лагерей! Это по плану!
— А что такого? Большая стройка...
— Да? — Мишарин задумался над его словами, хотел возразить, но промолчал. — Ладно, давай махнем, друг, проблем там больше, чем мы думаем.
Принесли горячий шашлык на большом блюде. Со свежими овощами. Белов смотрел на всю эту роскошь с удивлением и испугом, сколько это может стоить. Но еще больше удивлялся, как изменился Мишарин. Огрубел неприятно, ел много и жадно. В нем совсем не осталось прежнего задора.
— Ешь, шашлык здесь отменный! — Николай, жуя, достал новую папиросу. — Я три месяца уже в зоне работаю, там сделали проектное бюро. Каждое утро хожу через вахту первого лагеря.
Белов ел шашлык, подошел официант, показал глазами на графин, в котором осталось на дне. Мишарин кивнул, затянулся папиросой и продолжил:
— Знаешь, почему бюро в зоне сделали?
Белов покачал головой.
— На воле проектировщиков даже за большие деньги не смогли набрать. А по лагерям их много, да все с пятьдесят восьмой статьей... короче, создали шарашку прямо в зоне, они там сидят, там же и работают. А я к ним хожу — нас на все бюро только двое вольных.
Мишарин пил и почти не пьянел. Говорил негромко, чуть тревожно, иногда склонялся и шептал одними губами. Руки все время были в нервном движении — брали еду, папиросу, рюмку, взгляд же словно застыл на чем-то внутреннем:
— Двенадцать заключенных в бюро — и никто, никто не виноват. Ты думаешь, я их защищаю? Нет. Там разные, есть и очень неприятные люди, а виноватых — никого! У одного отец был известный архитектор, у них квартира была хорошая. Его обвинили в недоносительстве на покойного уже отца! И посадили! Жену с детьми выселили как членов семьи. Сейчас в этой квартире один очень известный человек живет... — он потыкал пальцем в потолок.
Белов чувствовал себя не в своей тарелке. Ему все время казалось, что официант стоит за дверью и подслушивает.
— Не веришь? Думаешь, они мне наговорили? Я все их дела смотрел! У нас особист, старший лейтенант Иванов — интересный тип. Мы с ним сначала очень подружились, а потом он заявил, что я маловер и жалкий человек! Что партия не может ошибаться! А причем здесь партия?
— Ты уж тоже... как это, все невиновны?!
— Ну, если виной считать, что человек слушал анекдот про... — Николай закатил глаза к потолку, — и не донес об этом! За это десять лет дали! Не сам рассказывал, а только слушал! Ты никогда таких анекдотов не слышал?
Белов напрягся, молчал недовольно. Мишарин вел себя, как провокатор.
— Вот. Значит, и ты...
— Я не слушаю таких анекдотов. Они мне не нравятся.
— Да ладно, я не об этом... Людей жалко! Среди них есть очень талантливые! На пятьсот первой сидит выдающийся художник нашего времени. Александр Дейнека! Не слышал такого?! Наверное, тоже в такой же шарашке припухает! — Николай с пьяной горечью посмотрел на Сан Саныча. — Я раз выпил и пошел к Иванову, говорю: я тоже анекдоты слышал! Он меня выгнал!
Он помолчал, раздумывая.
— И кругом доносы! Мне пишут, на меня пишут! Позор же! Как это может быть? Люди закладывают друг друга! Лгут друг о друге! Придумывают всякую дрянь!
— А что же стройка? — Белов попытался перевести разговор. Он очень жалел, что пошел с Николаем, ни шашлыка, ни огурцов уже не надо было.
— Сан Саныч, я тебя прошу, то, что я про Клигмана сказал, — фамилию он опять произнес одними губами, — не говори никому. Ладно?! Это я сболтнул. По глупости. А стройка... я ничего там не понимаю. Строят быстро, плохо и очень дорого! По трассе временные деревянные мосты ставят, чтобы отчитаться, что мост есть! А что такое деревянный мост?! Да в таких условиях?! Это колоссальные трудозатраты! А еще временные дороги параллельно железке! Песок, гравий, лес... труд людей! Эта дорога золотой выйдет!
— И что же? Не строить?
— Строить, но не четыре года, а, может быть, двадцать. Для этих условий нужны особые методы, их нужно придумать, рассчитать! Нужно время. И платить надо за качество, а не за кубометры.
Мишарин говорил о наболевшем, даже протрезвел. Застыл надолго, глядя с горечью:
— Знаешь, какие бывают умельцы! Какие головы! Золото! Наш народ кормить бы получше да не обижать... Не надо его в тюрьму сажать!
— Так ты в отпуск или совсем уезжаешь? — Сан Саныч хотел сменить тему.
— Совсем не пускают. На два месяца.
— А пьешь чего?
— Привык, — Николай махнул рукой. —
