Вечная мерзлота - Виктор Владимирович Ремизов
— Мы с ним в одной группе учились, он честный человек! Я могу за него поручиться! Он ничего не мог сделать! — осторожно настаивал Белов.
— Я не знаю, за что он арестован, капитан, и тебе в это дело не надо лезть. Разберутся, если не виноват — отпустят... — он посмотрел на Белова, но в его умных усталых глазах не было прежней уверенности. — Что-то у него по пьяному делу получилось.
— Подрался?
— Да нет вроде, не говорят ничего, — Макаров развел руки. — Что я могу? Идет следствие. И ты не лезь туда. Это тебе мой приказ! Какие еще вопросы?
Он встал, подошел к Белову, пожал руку, строго глядя в глаза:
— Давай, сынок, дел у нас много... Каждый свое будем делать. Даже если ему трудно сейчас, мы ничем не поможем. А толкание осваивайте — миллионы народные сэкономим, если получится.
Белов бодро шел в сторону общежития, думал напряженно обо всем сразу и не отдал честь патрулю. Младший лейтенант окрикнул строго, проверил документы и отчитал снисходительно. Речники, железнодорожники, пожарные... многие ходили в форме и по уставу должны были отдавать честь друг другу и военным, но так мало кто делал, и военные почти никогда их не останавливали. Белов не стал спорить, извинился, отдал честь и двинулся дальше. Настроение было хорошее, хотелось с кем-то поделиться. Между делом вспомнил, что надо съездить к матери на кладбище. Остановился, соображая. На кладбище — это на двух автобусах, полдня уйдет.
Темнело. Из дверей заведения вышли шумные подвыпившие работяги. Телогрейки нараспашку, шапки вкривь, морды красные, спорили о чем-то. В этой пивной они с Мишкой однажды чуть не попались каким-то блатным. Те без очереди полезли за пивом, Сан Саныч не пустил, пошли разбираться на улицу... Из техникума было немало ребят, и многие громко возмущались, а на разборки никто не вышел, только Мишка, который помалкивал. Блатные были с ножами, базарили на повышенных, оглядывались по сторонам, чтоб, типа, без свидетелей, пугали... Белов с Мишкой встали к стене, не уступали, и как-то стало затихать, один урка, кто поглавнее, убрал нож:
— Харэ, притырились все! — и, снисходительно оскалившись на Мишку, произнес сквозь фиксы: — Правильный ты, керя, но залупился не по делу — где они, твои корешки дешевые? Тебя не пялят, ты не корячься!
Этот лагерный принцип — тебя не «гребут», ты не корячься! — частенько потом вспоминался. Многие им пользовались. Только не Мишка.
Сан Саныч зашел в пивную. У них в Игарке разливного не было, да, собственно, никакого не было, только на проходящем пассажирском пароходе можно было выпить. А тут было и «Жигулевское», и «Бархатное». Он взял большую кружку «Жигулевского». Народу было не очень много, за соседним столиком стоял пожилой мужик с фанерным чемоданом у ног. Лицо худое, вокруг не смотрел, пиво пил с баранкой. Отламывал в кармане кусок, осторожно, не роняя крошек, клал в рот и неторопливо, вдумчиво запивал. Освободившийся зэк или ссыльный, — понял Сан Саныч и отпил глоток. Пиво было хорошее. Он пил и думал о Мишке. Слова Макарова о том, что идет следствие, давали надежду.
На выходе из пивной его окликнули:
— Белов! Сан Саныч!
Распахнув руки, к нему спешил невысокий человек в хорошем пальто нараспашку и дорогом костюме. Белов не узнавал.
— Я — Николай! Мишарин! Из Ермаково!
Сан Саныч уже и видел, что перед ним Николай, а смотрел с недоверием. Совсем недавно скуластое и чубастое, с огнем в глазах, лицо архитектора-отличника было теперь крепко припухшим, да и сам он слегка округлился и стал похож на директора продбазы. Пьет! — вспомнил Белов предупреждение майора Клигмана.
— Коля, тебя не узнать!
— Да?! — Николай и сейчас был слегка выпивший. — Пойдем со мной! Как я тебе рад!
Радости, однако, в Мишарине было немного, но больше чего-то жалкого и лихорадочного, он клещом вцепился в рукав Сан Саныча и потянул за собой.
— Идем, мы с тобой миллион лет не виделись, а я думал о тебе! — он вдруг остановился, с удивлением рассматривая Белова. — И года не прошло, а столько всего... Я тогда даже курить не умел! Нам сюда! — Николай стал подниматься по ступеням к высоким дверям. — Здесь ресторан.
— Погоди! — Белов остановился, раздумывая. Ему и в ресторан хотелось, и посидеть с московским архитектором, но выглядел тот странно.
— Сан Саныч, ты что?! Я приглашаю! Расскажешь, как плавал! Это очень хороший ресторан!
Дверь открылась, швейцар в униформе и фуражке почтительно склонил голову.
— Николай Александрович! Молодые люди! Прошу!
Они вошли. Белов не знал этого заведения. Несколько небольших залов с высокими потолками, дорогая мебель, ковры, гардины — все как в музее, старинное и уютное. Было еще рано для ужина и пусто, их провели в отдельный кабинет, обитый бархатом, с картинами на стенах.
Подошел официант, почтительно поздоровался с Николаем, как со старым знакомым. Мишарин, не глядя в меню, назвал блюда.
— Водка или коньяк? — спросил Белова.
Тот пожал плечами.
— КВВК! Семьсот пятьдесят! — приказал архитектор.
— Так точно, Николай Александрович, принесу сразу. Лимончик и шоколад, как всегда?
— Что за ресторан? — наклонился к Мишарину Белов, когда официант прикрыл дверь.
— А-а-а, — небрежно скривился Николай. — Закрытый, видишь, даже вывески нет, для... — Он постучал пальцем себе по плечу.
— А ты как здесь?
— Как? Я тоже... сотрудник МВД. Клигман как-то привел, в командировке были осенью... Ты лучше расскажи, где летом был? Я тебя ни разу не видел, в зоне все время сижу, как урка! Ну?!
Глаз Мишарина блестел нервно. Сан Саныч хорошо видел, что спрашивает Николай просто так, сам нервно озирается и ждет коньяка.
— Работа как работа... на низа сходили... почти до Диксона. Ты-то как?
Официант внес графин.
— Я? — Николай сам разлил коньяк и поднял рюмку. — Ну, давай!
Они выпили. Мишарин посидел, прислушиваясь к коньяку внутри, еще налил и, не дожидаясь Белова, выпил. Крякнул довольно и достал папиросы «Казбек».
— Ты что здесь делаешь? — Сан Саныч тоже хлопнул свою рюмку.
— Домой еду, никак не доеду! — видно было, что Николая отпускало, щеки раскраснелись, он начал улыбаться. — Вторую неделю тут. Хороший кабак, да? Девочки есть, ты как? Можно вызвать. — Он кивнул в сторону официанта.
— Я — нет, — нахмурился
