Ведуньи из Житковой - Катержина Тучкова
ИНГЕБОРГ ПИТИНОВА
В то декабрьское утро Дора уже в половине шестого ждала на остановке в Старом Грозенкове автобус в Угерский Брод. Она притопывала ногами и дышала себе на ладони, наблюдая, как изо рта у нее идет пар. Городок еще спал, только пение петухов и раздававшийся время от времени собачий лай подсказывали, что еще немного — и все вокруг оживет. Сквозь утренний туман она заметила на дороге, ведущей в Вышковец, сгорбленного мужчину, толкающего перед собой тележку. Автобус прибыл с небольшим опозданием.
Дора оплатила проезд и, пока автобус, дергаясь, трогался с места, прошла назад. На сиденьях перед ней клевали носом два пассажира. Через пару минут медленной езды в тепле стало клонить в сон и ее. Только на площади в Угерском Броде она пришла в себя и еле успела выскочить из автобуса. Следующий, до Пракшиц, отправлялся около семи. В полвосьмого Дора уже стояла на площади в Пракшицах — точнее сказать, это было кольцо покрытой инеем пожухлой травы с раскидистой облетевшей липой в центре. А вокруг стояло несколько пригнувшихся к земле домишек с единственной дорогой между ними.
Дора шла медленно, разглядывая номера домов. Двадцать седьмого, значившегося в адресе, который был записан в ее блокноте, она не нашла. Конец деревни обозначали полуразвалившиеся проволочные заборы. За одним из них металась с громким лаем собака, но наружу к ней, хотя в заборе было много дыр, не выбежала. Где-то сзади скрипнула калитка, и чей-то грубый голос проорал:
— Куш, зараза, заткнись!
Дора хотела перейти на другую сторону дороги, но не успела она повернуться, как мужчина накинулся на нее:
— А ты что там ошиваешься у забора?
Помедлив с ответом, Дора в конце концов решила воспользоваться случаем.
— Я ищу дом двадцать семь. Там живет пани Питинова.
Тогда тебе не сюда, а в противоположную сторону. Назад через площадь, а от костела направо, к пруду.
— Спасибо! — крикнула Дора, развернулась и поспешила по улице назад, как ей и было указано.
Это оказался один из последних домов на другом конце деревни.
Какое-то время Дора постояла возле него, глядя на открывавшиеся за ним широкие просторы, что, насколько хватало глаз, тянулись куда-то вдаль, к волнистому горизонту. Некоторые поля были темно-коричневые, а другие, ближе к лесу, были запорошены снежной пылью. В зеркале пруда в ложбине отражались плывущие по небу облака.
Дора решила прогуляться к пруду и обратно, чтобы согреться и скоротать ожидание времени, приличного для визитов.
Без нескольких минут девять она позвонила в дверь дома номер 27. Не успела она отпустить кнопку звонка, как за дверью раздались шаркающие шаги. Ей открыла пожилая женщина.
— Здравствуйте, я Дора Идесова, я звонила вам в четверг.
— Да-да, — сказала женщина, вытирая полотенцем мокрые руки. Дора обратила внимание на набухшие синие вены и покрытую темными старческими пятнами кожу на лице.
— Но здесь мы не останемся, — торопливо прошептала женщина, озираясь. — Вернитесь назад, на площадь, я к вам подойду, сходим на кладбище. Сын не хочет, понимаете…
Дора кивнула, и женщина захлопнула перед ней дверь.
Доковыляла она к ней через добрых двадцать минут.
— Я сыну-то не сказала, понимаете. Он не разрешил бы мне откровенничать об Индре. Говорит, это может повредить репутации — вы знаете почему. Но я так не думаю. Конечно, не то чтобы я им особенно гордилась, но все это дело кажется мне не таким уж страшным. Времена были тяжелые, каждый делал то, что требовалось, для того чтобы выжить, а Индра всегда был в общем-то добрый, только ему не везло. И то, что он служил им, понимаете, стало для него выходом.
Дора не могла взять в толк, говорит она о гестапо или о же чехословацкой госбезопасности, но сочла неуместным с самого начала уточнять это.
— А как вы меня нашли?
Дора откашлялась.
— Ну, я где-то прочла, что ваш брат был родом из села Горни Немчи. Я позвонила в тамошний отдел метрических записей и сказала, что ищу его новый адрес. Мне ответили, что у них его нет с самой войны, и добавили, что, наверное, он попал под депортацию, потому что у вас была немецкая семья. Но рассказали мне, что вы еще в сорок пятом вышли замуж и остались в стране. И что живете в Пракшицах. И адрес ваш дали. Вы не сердитесь, что я к вам так ни с того ни с сего обратилась?
— Да не сержусь, с чего бы мне сердиться? Мне даже любопытно, из-за чего вы меня разыскивали, поэтому вы должны мне все объяснить. А что, они в этом отделе метрических записей вправе вот так с ходу сообщать такие сведения? Где я живу и то, что я немка?
— Не знаю. Мне сообщили.
— Ну ладно, все равно это всем сразу понятно, имя Ингеборг Шваннце, то есть уже давно Питинова, и сейчас трудно выдать за чешское. Здесь меня называют Ина, но раньше, стоило мне где-то предъявить паспорт, столько ухмылок было — вы бы видели! Замуж я вышла в первые же недели после освобождения. Уже было ясно, что немцам тут после войны придется несладко. Так и произошло, большинство депортировали. Но я всю войну встречалась с чешским парнем, мы дружили еще со школы, понимаете. Людвик его звали, десять лет назад он умер от рака. И он женился на мне прямо в мае — на случай, если бы мне что-то грозило. И вот мы поженились, и была весна, и все мы так радовались, что войне конец… в общем, скоро я уже была в положении. Лично для меня это было чудесное время — первые месяцы после освобождения. В отличие от большинства здешних немцев. Я уж думала, что и Индру закрутило в этом водовороте, ведь он целых четыре года не объявлялся и не давал о себе знать. Мы и в Красный Крест писали, и искали его повсюду — ничего. Но в начале пятидесятого года он вдруг позвонил ко мне в дверь, как ни в чем не бывало: мол, на кофе заглянул. Ну, вы понимаете, моему мужу это пришлось не очень-то по нраву. Об Индре было известно, что до войны он сидел, а в войну спутался с нацистами. Сами понимаете, такая слава никого не красит. Но я-то знала, как было дело. Жили мы не очень хорошо, скажу я вам. Все думали — о, эти Шваннце богатеи, у них и дом есть, и поле, но что нам с того было? Никаких
