Ведуньи из Житковой - Катержина Тучкова
Дора растерянно молчала.
— В любом случае какое-то там заключение, если мне поручили его написать, казалось мне не таким ужасным злом по сравнению с компромиссами, на которые шли мои коллеги. Одним заключением больше, одним меньше… Так что вполне возможно, что мне дали что-то для оценки — и я об этом что-то написал.
Дора испытала облегчение, поняв, что Роз-мазал все-таки не совсем еще заблудился в дебрях своего прошлого.
— А о чем конкретно было это заключение? Я совершенно о нем забыл.
— Ну, понимаете, ведуньи… — Дора запнулась, как всегда, когда ей приходилось об этом говорить. — Это были такие особенные женщины, они умели врачевать травами, в наши дни это назвали бы альтернативной медициной. Жили в Белых Карпатах, передавая свой опыт из поколения в поколение. В своем исследовании я добралась до старейших засвидетельствованных представительниц этого рода, которые когда-то стали жертвами процессов над ведьмами в Бойковицах. Однако примерно тем же путем до них докопались и немцы. Их изучало спецподразделение СС Hexen-Sonderkommando. Припоминаете?
Розмазал кивнул:
— Ах это! Да-да. — Но тут же замотал головой: — Знаете, честно говоря, с тех пор уже почти полвека прошло… а меня, как я вам объяснял, всегда интересовали прежде всего музыкальные инструменты. Поэтому каких-то подробностей этого дела и написанного тогда заключения я не помню.
— Хотите, я вам прочту? — предложила Дора. — Заключение у меня с собой.
Розмазал пожал плечами:
— Ну давайте… Надеюсь, там не будет ничего совсем ужасного.
Дора вынула из портфеля папку, раскрыла ее и, пролистав содержимое, нашла нужную ксерокопию.
Когда она дочитала, в комнате воцарилась тишина. Розмазал лежал с закрытыми глазами.
— Знаете, я в общем-то не удивляюсь своему сыну, — тихо проговорил он наконец.
Дора чувствовала, как по ее спине стекают капельки пота. Одна за другой ей вспоминались ее собственные формулировки, которые она, не переставая укорять себя, повторяла так часто, что они врезались ей в память: «Из трудов теоретиков марксизма, которые на основе научного материализма убедительно доказали ошибочность веры в сверхъестественные силы, следует…» Или: «Отказ от практического разума неизбежно приводит к порабощению человечества» — и так далее.
Но она это изменит, уже скоро изменит, убеждала себя Дора. Она не сдастся, разберется в судьбах ведуний и напишет о них исследование — на сей раз без компромиссов. Стряхнув с себя эти мысли, она громко кашлянула.
Розмазал дернулся, открыл глаза и сказал: — Видите ли, я это писал в расчете на них.
В масть им. Такой тон, такой стиль — просто кошмар! В общем, это было для них. — Он утомленно поглядел на Дору. — Из того, что вы прочли, видно, что речь шла о простых крестьянках. Думаете, при нормальных обстоятельствах я бы о них так написал? Этнограф с высшим образованием, ученый, занимающийся народной музыкой и фольклором, разве я написал бы такое о женщинах, которые составляли основу деревенского общества? Что они обманщицы, а кто им верит — мракобесы? Да ни за что. Если бы не знал, что как раз такое они и хотят. А это было яснее ясного. В заключении надо было высказать идеологически правильную точку зрения на передовые и отжившие традиции в деревне, подпустив кое-что из их жаргона — мы это называли вмаститъ… короче, использовать нужный лексикон. И после этого я мог быть уверен, что меня оставят в покое. В музее и просто в покое. Поэтому-то мы с коллегой Вейростой так и написали. Причем оба мы в этом ни черта не смыслили. В письме этого немца данных было мало, а иностранные материалы в сорок девятом были уже практически недоступны — если на эту тему вообще что-то существовало. Отсюда такое заключение.
Розмазал вздохнул.
— Но меня другое интересует, — сказала Дора.
Розмазал удивленно посмотрел на нее:
— Что?
— Меня интересует, кто заказал вам это заключение.
— Ну… — запнулся Розмазал. — А разве там не написано?
— Нет. Фамилия тут замазана черным. Наверное, из-за цензуры. Я знаю одно: что фамилия референта, который потом вел это дело, была Шванц.
Старик помолчал, а потом затряс головой.
— Прочтите мне, пожалуйста, первое предложение еще раз.
Дора склонилась над ксерокопией:
— На основании письма члена СС д-ра Рудольфа Левина, переданного мне 17 июня 1948 г. товарищем… — тут как раз фамилия замазана… — с переводом на чешский язык для оценки, я вместе с Рудольфом Вейростой, кандидатом наук, из Отдела истории Моравского краевого музея…
— Ну так это он и был, кто еще? — перебил ее Розмазал.
— Кто он?
— Ну этот Шванц. Да-да… Сейчас я даже припоминаю эту фамилию… понимаете, дело было вскоре после войны, и я колебался, как ее написать, по-немецки или по-чешски. Наверное, я не так написал. Тогда ведь это было дело обычное, в войну многие чехи заделались немцами, а после войны — наоборот. Я знал не одного такого, кто стал писать себя по-чешски. Возможно, я неправильно написал фамилию, поэтому ее и замазали.
Дора удивленно заморгала.
— Ну да, конечно. Теперь я вспоминаю. Я встречался только с этим Шванцем, больше ни с кем. Он передал мне то письмо, официально, через музей, с просьбой составить экспертное заключение. А я, похоже, написал Шваннц или как-то так, короче, по-немецки, так он сам и замазал это место, потому что так не годилось. Ведь заключение я вручил ему лично. И, помнится, он был очень рад получить его. Видно, для него это было важно.
Воспоминания Розмазала прервал кашель.
В комнату заглянула его невестка.
— Все в порядке, папа? — спросила она.
Розмазал, глухо покашливая, кивнул, а Дора встала, чтобы опять дать ему напиться. Женщина тихо закрыла за собой дверь.
— Знаете, мой сын бы так никогда не поступил. Поэтому он меня не понимает. А я просто занимался своей музыкой и ради этого соглашался на то, от чего бы нормальный человек отказался. Или решил бы это иначе. Взять, к примеру, заключение. Я знал, что это был гэбист, и написал так, как, предполагал я, он хочет. Причем о тех женщинах мне было ничего неизвестно. Но меня это не интересовало… С ними из-за этого что-то случилось?
Дора замотала головой.
— Из-за этого — нет.
Розмазал выдохнул с заметным облегчением.
— Ну, хотя бы так.
* * *
На следующий день Дора пришла в свой кабинет на час раньше обычного. Тусклый свет неоновых ламп
