Ведуньи из Житковой - Катержина Тучкова

доходов, и в кризис мы радовались, что это поле нас хоть как-то кормило. Я это помню смутно — само собой, я была маленькая и деньгами не интересовалась, но от родни я знала, что мы тогда не жили, а выживали. Никаких сбережений — и страх за будущее, об этом у нас тогда часто говорили. И ко всему прочему у нас прибавился лишний рот! Индра женился, привел в дом этакую шалаву невесть откуда — красивая была, что правда, то правда, но в остальном — оторва. Подцепила его где-то на танцах, пьяного, а потом уже забеременела, так что Индре было делать? Пришлось жениться. Ну то есть он-то женился по любви, по уши в нее втюрился, просто с ума по ней сходил: сами понимаете, молодой парень! Только жить им пришлось у нас, а еще один едок в доме — это уж было слишком! Эта самая Лена, так ее звали, все время ругалась с нашей мамой. Но мама была женщина не промах и спуску ей не давала. Ужасный был тот год, когда мы жили все вместе. А через год Индру посадили. Бедняга, он пошел на это ради нее, понимаете? Этой Лене надоело ругаться с нашей мамой, и она все время пилила его, чтобы он нашел для них другое жилье и зарабатывал больше денег, чтобы они могли себе что-то купить, все время на него наседала. Стоит ли удивляться, что у него ум зашел за разум и он решил попытать счастья нечестным путем. Я уверена, что поначалу он собирался стащить только пару мелочей, не больше. А уж об убийстве он точно не помышлял, это было просто стечение обстоятельств, что старик встал у него на пути. Но Индра был человек добрый, не мог он лишить кого-то жизни, вот и этого нашего соседа он не убивал. Все равно его схватили, посадили, и отсидел он пять лет. А эта зараза сразу же после суда сбежала от него вместе с ребенком. Куда она делась — не знаю. Индру это окончательно подкосило. В тюрьме он совсем скис. Мы с мамой его там несколько раз навещали, вид у него был совсем жалкий.

Выпустили его незадолго до войны, а после он с головой ушел в работу. Понимаете, ему нужна была почва под ногами, а женщинам он уже не верил. Поэтому его захлестнуло новое время с возможностью получить хорошую работу — только не на тех он поставил… Сперва он разъезжал переводчиком, тогда это часто было нужно, переводить с чешского на немецкий и наоборот, а потом, видимо, пошел в гору, к нам наведывался все реже и реже, наверное, ему стали давать какие-то более серьезные задания. Затем, как я сказала, он несколько лет вообще не давал о себе знать и объявился аж в пятидесятом. Здесь мне, пожалуйста, помогите, мне уже со всем этим трудно ходить.

Пока Питинова говорила, а Дора слушала, они дошли до кладбища. Все это время старая женщина толкала перед собой небольшую тележку с тяжелой сумкой, какими-то инструментами и огромным рождественским венком поверх всего. Она отказывалась от помощи, и только теперь, когда тележка стояла перед кладбищенской калиткой, Дора нагнулась, вынула ее содержимое, повесила сумку себе на руку и с охапкой пахучей хвои поспешила за Питиновой, которая уже ушла далеко вперед.

— Вот тут Людва, — сказала она, когда Дора догнала ее. — Я хотела, чтобы надгробие у него было светлое. Он весь был такой светлый — волосы, глаза, а главное, душа, понимаете? И какой же он был хороший! Жалко, что ушел так рано. Правда, он долго болел, а за это время как-то примиряешься с неизбежной потерей. Ну да уже совсем скоро здесь будет и моя фотография. Видите? Я сразу заказала себе и надпись в рамке. Когда я умру, туда просто поместят мою фотографию, а каменотес добавит дату смерти. Лучше бы это было не в конце года, тогда месяц можно обозначить одной цифрой, чтобы не вылезло за скобку. Конечно, я могла выбрать плиту пошире, да сын ворчал. Он у меня страшно экономный.

Дора смотрела на надгробие, на котором золотыми буквами было выведено: Ина Питинова (17.6.1925 —_). В скобках и вправду оставалось мало места.

— Ну, надеюсь, у вас это получится, — ляпнула Дора невпопад.

— А зачем вы все-таки ко мне приехали? Я тут болтаю, но так и не догадываюсь, о чем вы, собственно, хотели меня спросить.

Дора ожидала этого вопроса. С того момента, когда она узнала о существовании Ингеборг Шваннце, после замужества — Питиновой, она обдумывала, что ей сказать.

— Я хотела бы узнать, как жил ваш брат после войны. Понимаете, мне кажется, что он был знаком с моей тетей…

Питинова перебила ее:

— Думаете, у него были с ней отношения? У Индры? Вот видите — а нам все время твердил, что с женщинами покончил! Хотя я точно знаю, что он еще после войны искал эту свою Лену. Не затем, чтобы она к нему вернулась, а чтобы выяснить судьбу их ребенка. Но кажется, он ее так и не нашел. И ни об одной другой женщине он и словом не обмолвился. Неужели у него были отношения с вашей тетей? Ну тогда мы с вами почти что родственницы!

— Я не знаю, были ли у них отношения…

— А что это была за женщина? Ваша тетя, говорите? Красивая?

— Ну… тетя была довольно нелюдимая, замуж так и не вышла… меня вот растила. Умерла она в семьдесят девятом, а теперь выяснилось, что ваш брат ее знал. Поэтому я хотела спросить: может быть, он упоминал о ней?

— Нелюдимая? Тогда они могли найти общий язык, такая женщина могла отнестись к брату с пониманием. Но мне он ничего о ней не рассказывал. Только знаете, это еще ничего не значит, мы с ним редко виделись, иногда годами, даже на Рождество не объявлялся.

А кстати! Может, он был как раз с ней? Что-то такое я всегда подозревала, когда думала, куда он делся…

— Гм, сомневаюсь, — ответила Дора.

— А как ее звали? Откуда она была? Может, я бы что и вспомнила…

Поколебавшись, Дора набралась решимости.

— Звали ее Терезия Сурменова. И была она из Житковой.

Питинова выпрямилась, перестав разравнивать граблями мерзлые камешки в прямоугольнике между краями могилы.

— Ах, из Житковой? Ну, тогда Рождество он точно проводил не с ней. Если это та самая женщина из Житковой, о которой я слышала, так с ней у него ничего не