Экспедиция надежды - Хавьер Моро
Шестнадцатого июля 1805 года их встречали как настоящих героев в Кито, и главный каноник кафедрального собора отслужил благодарственную мессу. При выходе из храма восторженный народ вынес на плечах маленьких участников миссии; так люди выразили свою признательность за то, что усилиями экспедиции удалось прервать распространение оспы в провинции Пасто и защитить столицу от новой эпидемии.
Сальвани слег в постель, чувствуя опустошительную усталость. Но очень скоро его радость от достигнутого успеха омрачилась; полученное известие огорчило его намного сильнее, чем можно было ожидать. Выяснилось, что один из рекомендованных ему слуг, Рамон Чаварриа, – утверждалось, что он достоин всяческого доверия, – украл у Сальвани сто песо и часть снаряжения. Сальвани заявил о пропаже властям, и те сразу же начали расследование. Через несколько дней удалось установить, что слуга – заядлый картежник, и он проиграл все деньги за игорным столом. Это происшествие ввергло Сальвани в глубокое уныние. Причины столь безмерной тоски он и сам затруднялся объяснить:
– Это не из-за денег, хотя это подлость – обокрасть нас, когда мы живем впроголодь; это из-за разочарования, – говорил Сальвани. – Мне кажется, что у меня внутри что-то надломилось.
– Это накопившаяся усталость, доктор.
– Нет… Я не раз видел подобное у своих пациентов: незначительный случай может сработать как спусковой механизм и привести к серьезной депрессии.
Когда через две недели экспедиция прибыла в Куэнку, Сальвани по-прежнему был так удручен, что закрылся в своей комнате в доме, где их поселили. Он не принимал участия в пышных празднествах, не пошел ни на корриду, ни на бал-маскарад. Ни городская иллюминация, сиявшая трое суток в его честь, ни тот факт, что в первый же день после приезда они вакцинировали семьсот человек, – ничто не могло вывести его из состояния глубокой подавленности. Когда поступили известия о вспышке оспы, грозящей городу Трухильо, Сальвани решил продолжить путешествие. Однако в Пиуре ему пришлось задержаться из-за внезапно развившейся пневмонии.
Оказавшись, наконец, в Трухильо, Сальвани был настолько изможден лихорадкой, что несколько дней провел в полном одиночестве, лечась холодными ваннами; от жара у него начались галлюцинации, он метался между жизнью и смертью в помрачении рассудка, не в силах принимать решения. Спутники видели, что их друг и начальник умирает, но не могли ничего сделать. Сальвани превратился в живого мертвеца; единственным утешением стала надежда, что отряд и обученные им медики продолжат его дело. Казалось, он сам стремится уйти с дороги и уступить им место. Две недели он провел в темноте своей комнаты, но эта темнота не шла ни в какое сравнение с мраком, одолевшим его разум. Постепенно температура спала, кашель стих, но состояние духа не изменилось. Все говорило за то, что эта часть экспедиции завершила свою работу, но у жизни свои резоны, и они далеко не всегда совпадают с обычной человеческой логикой.
Однажды утром к нему пришел неожиданный посетитель: Сальвани чуть не решил, что снова бредит. Перед ним в полутемной комнате стоял пожилой мужчина со знакомыми чертами лица, – Сальвани не видел его со времен своего студенчества в Барселоне. Это был старый друг семьи, человек, заслуживший всеобщее уважение своей порядочностью и самоотверженным трудом на пользу ближних.
– Вы… здесь! – прошептал Сальвани.
– Я следил за вами с тех пор, как узнал, что вы присоединились к экспедиции. Мне даже выпала честь познакомиться с доктором Бальмисом и его командой в Мехико.
Дон Бенито Мария Мохо, бывший епископ Мичоакана, занял место архиепископа Ла-Платы. Получив известия о прискорбном физическом и душевном состоянии Сальвани, он тут же пустился в долгое и опасное плавание до Трухильо с единственной целью – предоставить страдальцу всю необходимую помощь.
– Как поживают мои коллеги?
– Со здоровьем все в порядке. С остальным дело обстоит хуже.
Он рассказал Сальвани о ситуации в Новой Испании, о яростном противодействии вице-короля Итурригарая и проблеме с приютскими детьми. Сальвани слушал с напряженным вниманием, мысленно представляя каждого: он закрыл глаза, чтобы лучше рассмотреть лица друзей, вновь услышать, как галисийские мальчишки ругаются друг с другом, опять пережить те счастливые часы, которые они провели вместе в плавании… Он ощущал себя частью истории, рассказанной доном Бенито; рассказ архиепископа восстанавливал связь Сальвани с миром и потихоньку возвращал его к жизни. Наконец он отважился задать вопрос, вертевшийся на кончике языка:
– С ними была женщина, она отвечала за детей… Вы что-нибудь про нее знаете? Ее зовут Исабель.
– Последнее, что я слышал, – что епископ Пуэблы предложил ей работу в больнице, и она согласилась. Но мне неизвестно, осталась ли она в Пуэбле или же отправилась дальше с Бальмисом. Если она поехала с экспедицией, то сейчас, должно быть, направляется на Филиппины.
– А скажите… Она не спрашивала обо мне?
– По правде, когда я ее видел, она была так поглощена заботами о детях – готовила их к приему у вице-короля, – что я не помню.
– По-моему, совершенно невероятно, что вы встретили такого близкого мне человека в столь удаленном месте…
– Полагаю, вы правы, Хосеп.
Прелата предупредили заранее, что Сальвани не только сильно болен, но еще и пребывает в весьма взволнованном и неуравновешенном состоянии. Убедившись в этом самолично, дон Бенито постарался успокоить своего молодого друга и, поддерживая тему, промолвил:
– А, сейчас я вспоминаю, да, она спрашивала о вас. Где мы с вами познакомились, каким вы были в детстве, что за люди ваши родители…
– Продолжайте, молю вас…
– Я рассказал ей о прогулках в горах, когда мы жили в Сервере, о вашем так рано открывшемся призвании, о том, как вы вскоре стали самым знаменитым потрошителем трупов в Барселоне… – Сальвани выдавил улыбку. Архиепископ продолжал: – Она попросила меня передать, если я случайно вас увижу, что вы всегда в ее сердце.
– Да, правда? – воскликнул Сальвани с просиявшим лицом.
– И она желает вам здоровья и сил, чтобы привести свой отряд в счастливый порт.
Сальвани долго молчал, нежась в лучах своей мечты. Близость дона Бенито оказалась наилучшим из всех возможных лекарств. Он вновь обретал свои корни
