Экспедиция надежды - Хавьер Моро
– Да, потому что я не расстаюсь с надеждой на создание системы здравоохранения, доступной всем, – белым и черным, индейцам и креолам.
Разве не это представлялось основной целью экспедиции, задуманной монархией? В Америке оказались противопоставлены две идеи здравоохранения: общественного, организованного на благотворительной основе королевской казной, и иной, в которой медицинские нововведения будут доступны лишь тем, кто сможет за них платить.
Благодаря архиепископу Сальвани стал вхож в интеллектуальные круги университета Сан-Маркос в Лиме. Светило медицины доктор Унануе[75] пригласил Сальвани принять участие в вечерах для культурной элиты, которые проходили в домах состоятельных креолов. Влияние эпохи Просвещения не обошло Перу стороной. Существовали библиотеки, как, например, библиотека Сан-Пабло с фондом в сорок тысяч томов, включавших произведения Бэкона, Ньютона и прочих вдохновителей научной революции XVII века. Регулярно выходила знаменитая газета «Эль Меркурио». В этой культурной атмосфере Сальвани отдыхал, учился новому и размышлял.
Но, несмотря на благотворный покой, здоровье его так полностью и не восстановилось. К нему вернулись желание жить и увлеченность работой, но вскоре судорожный припадок – врачи спутали его с апоплексией – опять уложил его в постель. Ему еще не исполнилось и тридцати, но из-за болей в груди, полного отсутствия аппетита, головокружений и приступов кашля он ощущал себя дряхлым стариком.
«В этом, наверное, и состоит трагедия старости, – думал Сальвани, – когда голова еще светла и полна задумок, а тело уже не способно осуществить их».
Вероятно, в ту ночь он почувствовал близость смерти, потому что начал писать письмо Исабель.
65
Моя дорогая Исабель!
Пишу Вам из постели в доме, который любезно предоставил мне архиепископ Ла-Платы, мой друг и покровитель Бенито Мария Мохо; Вы имели удовольствие свести с ним знакомство, и он мне передал долгожданную весточку от Вас. Сейчас я поправляюсь после судорожного припадка, постигшего меня после пневмонии. Ввиду того, что я страдаю тяжким заболеванием и лишен возможности возвращения в Европу, я ходатайствовал перед министром юстиции Хосе Кабальеро о предоставлении мне какой-либо политической должности с тем, чтобы я остался в Америке; надеюсь, он отнесется к моей просьбе благосклонно. Достигнув победы, человек привычно считает, что выиграл войну, но всегда впереди его ждет новое сражение. В Лиме вакцину покупают и продают, как огненную воду или сахар; торговцы видят в этой жидкости лишь быстрый и верный способ набить мошну. Только благодаря поддержке узкого круга ученых и высоких должностных лиц столицы мне потихоньку удается изменить отношение людей к вакцине… Знайте, что моим самым горячим желанием было бы возвращение к Вам, мне бы хотелось, чтобы мы вновь встретились в каком-нибудь уголке с ровным, здоровым и умеренно сухим климатом; если же Божьей волей этого не случится, я Вас никогда не забуду и всегда буду рядом, пусть даже лишь мысленно. А счастье, милая моя Исабель, – это принятие борьбы, усилий, сомнений и постоянное движение вперед; нужно все время идти дальше, преодолевая одно препятствие за другим…
Исабель получила письмо в Мехико, когда вернулась туда после пятидесяти трех дней крайне утомительного путешествия. Экспедиция колесила по внутренним районам Новой Испании – из Керетаро в Селаю, из Вальядолида в Гуадалахару, из Гуанахуато в Дуранго. Дрожащими от волнения руками она открыла конверт. По мере чтения ее начала одолевать смутная тревога. Исабель интуитивно догадывалась, что здоровье Сальвани ухудшилось в этом переменчивом климате, но в глубокую грусть ее повергло другое: между строк явно звучали прощальные нотки. «Если же Божьей волей этого не случится, знайте, я Вас никогда не забуду». Эти слова и продолжение письма, напоминающее последние жизненные наставления, овеяли ее невыразимой печалью.
– Наверное, это усталость, – сказала она себе, платком утирая слезы.
Да, переутомление определенно вызывало тоску, добавляя тягот в изнурительном путешествии, когда ей на каждом шагу приходилось бороться с косностью властей. Помимо того, на ее плечи легла забота о новых детях, которых Бальмис по дороге вербовал для последнего участка маршрута на Филиппины. Сам он остался очень доволен результатами поездки, хотя и не получил поддержки у местных администраций в Техасе, Сальватьерре и Гуанахуато: они наотрез отказались организовывать советы по вакцинации без официального распоряжения вице-короля – легко догадаться, что оно так и не появилось. В остальных городах им оказали великолепный прием, что предполагало заслуженную компенсацию уязвленному самолюбию Бальмиса. Кроме того, он удачно завербовал двадцать шесть детей для броска на Филиппины. Двадцать шесть малышей, и ответственность за их благополучие лежала на Исабель. Они оказались более покладистыми, чем галисийцы, потому что росли в семьях, а не в приютах, так как в Новой Испании сиротские дома практически отсутствовали. Их родители были бедняками; никто из них не согласился подписать официальный договор, согласно которому Корона брала на себя обязательства о последующем обучении детей в обмен на их участие в экспедиции. Нет, они требовали плату звонкой монетой. Поскольку вице-король отказался возместить деньгами обещания монарха, Бальмису не оставалось ничего другого, как заплатить родителям, ради чего пришлось обратиться к епископу Гвадалахары за ссудой.
В Сакатекасе Городской совет представил им последних шестерых детей: они гордо вышагивали в своей парадной форме, украшенной королевским гербом и надписью «Посвящается Марии-Луизе, королеве Испании и Индий». «Маленькие герои, такие трогательные в своей невинности, окрыленные мечтой!» – подумала Исабель. Но для нее они оставались детьми, за ними нужно было ухаживать, уделять внимание их болезням и капризам, бьющей через край жизненной энергии и особым потребностям, как физическим, так и душевным. Исабель уже привыкла к своей роли, но все же сейчас ей предстоял колоссальный труд, требующий самоотдачи, причем чрезмерной для человека, работавшего на износ все последние месяцы.
Исабель не хотела брать с собой сына на Филиппины, чтобы уберечь от ненужного риска. Но сама мысль о том, что он останется один в Мехико, разрывала ей сердце. Она впервые в жизни разлучалась с ним. В ее душе шла борьба: между преданностью экспедиции – и жгучим желанием устраниться от участия в последнем этапе путешествия, между долгом – и любовью к сыну, между призванием к заботе о ближних, стремлением вакцинировать людей, предупреждая болезни, – и надеждой на нормальную жизнь. Между долгом и желанием зияла непреодолимая пропасть. Восстать против Бальмиса ей не позволяла натура; на Кубе она уже пробовала и потерпела неудачу. Эта женщина – дитя своего времени – умела в нужный момент выказать твердость. Но бунтарство было не в ее характере, скорее, наоборот. С детских лет она привыкла кому-то повиноваться: сначала родителям, потом Бенито Велесу, затем дону
