Над Нейвой рекою идем эскадроном - Олег Анатольевич Немытов
– Пошли!
– А может, её тоже пристрелить? – всё ещё мертвенно бледный, спросил корнет дрожащим голосом.
– Не захотела по-хорошему – пусть подыхает! – бросил командир дивизиона. – Поднимай тревогу! Уходим на Монастырское! Полковнику скажем, что большевики начали наступление.
Как раз на следующий день красные партизаны уже занимали Алапаевск. А ещё через четыре дня к дому Вассы приезжал боец, посланный Фёдором Крюковым, с запиской от Романа. Увидев заколоченные окна, он не удосужился расспросить местных жителей, да и расспрашивать было некого. На дворе стоял июль, крестьяне были на сенокосах, а кто-то и в бегах. Бежал, узнав, о случившемся, и дед Софрон. Уехал в село Костино к свояку отсидеться там до поры до времени. Роман так ничего и не узнал о трагедии, разыгравшейся с его любимой…
После ночной тревоги и ухода последнего арьергарда белых, соседи, слышавшие стрельбу в доме Вассы, наутро нашли её мёртвой. Похоронили. А дед Софрон, невольно чувствуя за собой вину, на скорую руку соорудил крест. Прапорщика Ахмадулина, видя его мусульманскую внешность, просто зарыли близ православного кладбища как безымянного, не поставив никакого знака.
Часть III
Крутой разворот
Глава 1
Командир эскадрона
Прошло почти два месяца обучения молодых красноармейцев в школе младшего комсостава. Тем временем обстановка на Восточном фронте в середине сентября 1919 года резко изменилась, и не в пользу Красной армии. Одержав летом победу, большевики решили, что разгром армий Колчака предрешён, и ряд самых боеспособных частей перебросили на Южный фронт против успешно продвигающихся к Москве армий генерала А.И. Деникина. Вот тогда-то несколько оправившиеся и переформированные три колчаковские армии запели свою лебединую песню. Отступив от Тобола[55] на несколько десятков километров, они нанесли неожиданный удар по частям 5-й и 3-й армий и погнали их опять на запад к Уралу. Командование красных начало лихорадочные действия, дабы предотвратить повторение поражения 1918 года. Спешно формировались новые укрепрайоны. Создавались крепостные полки, куда направлялись вчерашние пленные. Назначались командиры, прошедшие двухмесячные курсы младшего комсостава. Таким образом, Роман вместе со своим другом Фёдором также получили назначение в одно из таких подразделений – в кавалерийский дивизион, направленный пополнить один из полков 30-й дивизии.
Романа поразило скудное обмундирование и вооружение, которым обеспечивался дивизион. Вместо суконных шинелей их почему-то одевали в молескиновые[56], вооружали видавшими видами карабинами и винтовками и снабжали ничтожными боезапасами. Во время выступления полкового комиссара перед новоиспечёнными красными бойцами Федорахин прямо спросил его.
– Вот вы тут нам произносите пламенные речи, но, как говорится, соловья баснями не кормят! Учась, мы постоянно читали газеты, где черным по белому было написано, что красные взяли Уфу, белые бежали, оставив все склады с вооружением, обмундированием и с зерном… Взяли Екатеринбург, Челябинск – и всё в том же духе! Так где это всё?! Почему вы нас обмундировываете чёрт знает во что?! А ведь нам в Сибирь идти…
Комиссар, на вид лет тридцати, по виду из интеллигенции, неприязненно сверкнул очками на Романа. И начал пояснять, что в настоящий момент создаётся могучая многомиллионная Красная армия и всё лучшее получают самые надёжные ее части, зарекомендовавшие себя в боях за дело пролетариата, которые и сейчас ведут тяжёлые бои с армиями Деникина, Юденича и с Антантой на севере.
– А что, в центре России текстильных фабрик нет, и оружейные заводы стоят? – попытался перебить оратора Федорахин.
Но тот, не обращая на него внимания, продолжал:
– … что же касается вашего подразделения, то вам ещё предстоит показать и доказать вашу преданность делу революции, а многим – ещё и встать на тернистый путь перевоспитания из бывшего солдата буржуазной армии в пролетарского бойца, преданного делу трудового народа.
Фёдор ткнул Романа в бок.
– Ты подожди ещё, посмотрим, каких лошадей нам дадут…
Но вопреки опасениям Фёдора, лошади достались им неплохие, в основном конфискованные у богатых башкир и оренбургских казаков. После трёхдневных сборов новоиспечённых красноармейцев погрузили в вагоны, и эшелон повёз их на восток. Ехать пришлось недолго, всего одну ночь. Наутро их выгрузили на станции Шадринск. Там же находился и их полк. Сразу же по прибытии новоиспечённые красноармейцы были представлены командиру полка. Это сделал тот самый комиссар Петровский, с которым пререкался Роман и который их и сопроводил к месту назначения. Он же теперь был назначен и полковым комиссаром. Командиром непосредственно их дивизиона был назначен участник германской войны, унтер-офицер и георгиевский кавалер поляк Чеслав Говорковский[57].
Сходив в баню, бойцы уже на следующий день вышли на линию фронта, проходившую по левому берегу Тобола. Каждому из бойцов пополнения пожал руку комиссар дивизиона Иван Егорович Сидинкин. Он был из рабочих одной из екатеринбургских фабрик и, в отличие от полкового комиссара, понравился Роману простотой обращения. Седина на висках и шрамы на лице свидетельствовали о том, что жизненный опыт у него немалый. Молодой комвзвода обратил внимание, что бойцы дивизиона обращались к комиссару так же просто, как к рядовому красноармейцу, и лишь из-за возраста называли его Егорычем. Особенно понравилось Роману, когда Егорыч, сидя вечером у костра, не по-книжному объяснил, за что они воюют.
– … к примеру, что значит «фабрики рабочим, земля крестьянам»? А то, что землёй должны владеть те, кто на ней работает! Никто никого не должен нанимать на работу, ибо кто не работает, тот не ест! Беднейшие крестьяне должны объединяться в артели и артелью нанимать сельхозмашины и орудия труда, так как вряд ли им по карману такие средства. Что касается вдов-сирот, то они будут жить на отчисления от хозяев и артелей.
– Хорошо, если всё будет так гладко, как ты нам тут поёшь, Егорыч, – с грустной ухмылкой сказал кто-то из красноармейцев.
– Нет, ребята, так гладко скорей всего не будет! А будет, к сожалению, всё непросто. Посему на лёгкую жизнь пока не рассчитывайте. Вот так! Это наши дети, наверное, уже будут жить так, как я вам тут пою! – пояснял комиссар. – Что же касается рабочих, то они из достойных своих товарищей будут выбирать фабричные, заводские комитеты, профсоюзные органы, которые будут нанимать на работу директоров, инженеров, и других начальников!
– Вот так да! Теперь мы будем начальство на работу брать? – и кто-то громко расхохотался, а вслед за ним и другие красноармейцы. Но Сидинкин никак не отреагировал на этот смех, а с чувством выполненного долга, сладко зевнув, ушёл в штаб дивизиона.
В один из вечеров Роман стал свидетелем разговора полкового комиссара с дивизионным, который
