Всему своё время - Валерий Дмитриевич Поволяев
– Ну, сколько?
– Шесть рублей семьдесят копеек, – Воронков еще пошевелил губами, соображая, сколько же получил поэт за гениальное стихотворение. – Но Пушкину, слава богу, платили не столько.
– Ты же не Пушкин, – сказала Вика.
– Естественно. Потому Пушкин и получал за одну строчку по червонцу. Ни больше ни меньше – золотой червонец за строчку. А корова в ту пору, для сведения, стоила знаешь сколько? Три рубля. Так сколько же коров он мог купить за одну опубликованную строку, а? А за одно стихотворение?
– Но это же Пушкин… Классняга.
Воронков собрал морщины на лбу, жесткая, иссине-черная прядь съехала ему на переносицу, закрыла глаза.
– Чего, чего ты сказала?
– Я сказала: классняга.
– Что такое «классняга»?
– Ну… Когда очень здорово. От слова «класс». Высший класс. Все понятно, грамотей?
– Нет. Что же класснягой-то является?
– Не что, а кто.
Когда Вика узнала, что Окорокова кличут Митей Клешней, то подумала: странное прозвище! Никакая добрая душа не приклеит человеку кличку лишь за его физический недостаток. Если у Окорокова в детстве произошло несчастье и он в тайге лишился пальцев, то зачем же так жестоко обращаться с ним, зачем обижать? Может, что-то кроется в этой кличке?
Конечно, Мите Клешне далеко до Воронкова – стихов он не пишет, даже не представляет, как их пишут, хотя он и старше Воронкова. Впрочем, по виду его не скажешь, что он мужик в соку, внешне Митя Клешня так, паренек, крепыш с чугунными плечами, и только.
Хотя бурение и продолжалось темпами не меньшими, чем раньше, все-таки Корнеев, немного поразмышляв, дал команду лишнее – ненужный инструмент, различные запасы-припасы, которые каждый хозяин делает впрок, два опустевших балка, – переправить в Малыгино. Там это подхватит вертолет, перебросит по нужному адресу.
Вспомнил Корнеев о Мите Клешне, о том, что у того, несмотря на увечье, есть шоферские права, и посадил его за рычаги «атеэлки» – не самому же возить в Малыгино эту рухлядь.
Нельзя сказать, чтобы корнеевское решение особенно потрясло Митю Клешню, хотя он однажды получил отказ. Он все же был уверен, что получит «атеэлку», потому что был хороший психолог. Все мы психологи, все любим разгадывать других, и никто из нас не любит быть разгаданным. А Клешня принадлежал к тем, кто любил подсматривать за своим собратом, кто по движению руки, мимолетному взгляду, напряжению на лице мог понять, о чем он думает, чем дышит, в чем ему можно помочь, а в чем нет, в чем поступить с ним честно, а в чем облапошить. Так жил Клешня и наблюдал за Корнеевым, ждал, когда тот уступит нужную им с Рогозовым технику. Дождался.
Он небрежно взгромоздился на новенькое, сладковато пахнувшее заводской химией сиденье «атеэлки», тронул рычаги. Завел мотор, выставил вперед подбородок, легко, как-то неуловимо выжал сцепление и тут же врубил газ. Получилось довольно лихо, заправски: «атеэлка» развернулась на утоптанном пятаке подле балков, вспорола носом отвердевший, покрытый плотной коркой снег и остановилась около приготовленных к отправке вещей.
Успокоенный – Митя Клешня все сделает как надо, – Корнеев двинулся на буровую. По дороге его перехватила Вика.
– Чего тебе? – не очень-то вежливо спросил он.
– Продукты кончаются. Сегодня-завтра еще протянем, а послезавтра народ уже нечем будет кормить, – произнесла Вика тихо, взмахнула длинными ресницами, посмотрела на Корнеева внимательно: похудел начальник, щеки вобрались, а точнее, всосались под костяшки скул, лоб – как голая кость, под глазами глубокие фиолетовые тени. Взгляд беспокойный, больной, с лихорадочным блеском, белки в желтки превратились, охристыми, древесными стали.
– Завтра продукты будут. Днем Окороков съездит в Малыгино за ними, – Корнеев заметил, что при фамилии Окороков по Викиному лицу скользнула пренебрежительная тень, подумал, что мало все-таки шансов на выигрыш у этого жениха, – доставит еду сюда. Еще вопросы есть?
Вика медленно покачала головой.
– У матросов нет вопросов, – присказкой отозвался на это Корнеев и, видя, что Вика не уступает дорогу, как будто даже умышленно, спросил, лишь бы что-то спросить: – Как дела?
Смежив и размежив ресницы, Вика переступила яркими кисами с места на место – она словно бы была запрограммирована на подобные однозначные движения, которые можно было бы и не делать – машинальные они и совсем не нужные, улыбнулась грустно:
– Когда не о чем говорить, то обычно спрашивают: «Как дела?» – или же начинают интересоваться погодой, будто не видно, что за погода на улице? Вопрос «как дела?» можно, Сергей Николаич, тысячу раз задавать и тысячу раз получать на него один и тот же ответ, он никогда не стареет. Ни вопрос не стареет, ни ответ. Если вопрос мы помним, то ответ уже никогда не запоминаем.
– И на старуху бывает проруха…
– Помощь нужна? – неожиданно деловито поинтересовалась Вика («свой парень») и, когда Корнеев отрицательно помотал в воздухе кистью руки, проговорила жалостливо: – Вам отдохнуть, выспаться надо, Сергей Николаич. Синяки под глазами. – Уловив невольную усмешку Корнеева, повысила голос: – Вы не смейтесь! Напрасно вы смеетесь.
– Просто я старею, Вика. А бессонница и синяки под глазами – это неистребимые приметы надвигающейся старости. Не уйти от них, Вика, как… В общем, что начертано – то и будет.
– Слишком громко, – Вика сделала «руки в боки», улыбнулась, но улыбка у нее получилась не поощряющей, какой вроде бы должна быть, а сострадающей: все-таки женщина брала в ней верх. – На комплимент напрашиваетесь?
– Я не девушка, чтобы напрашиваться на комплименты, я правду говорю. Ничего не клеится, все из рук падает. Ищем нефть – нефти нет, ищем счастье – счастья нет, ищем самих себя – самих себя нет. Как ни намазывай бутерброд, – все равно шлепается маслом вниз. Скоро вот, – он повел головой в сторону оконца, где виднелась недалекая, облепленная льдом и снегом буровая, – глушить мотор будем и сворачиваться. Двести метров осталось пройти – это раз чихнуть, неделя работы, и все. На том точку придется ставить.
– В областной центр тогда поедем.
– Кто в областной центр, а кто, возможно, еще куда-нибудь, – Корнеев тряхнул головой, сбил волосы набок, усмехнулся едва приметно: – У каждого – свой маршрут. Я – на север, в какой-нибудь поселок, мох с улиц метлой соскребать.
– Тогда я, Сергей Николаич, приеду вам помогать, идет?
– А как же ухажеры, Вика? Целых два…
Вика пренебрежительно фыркнула:
– Два-то два, да не те.
– Принцы, что держат в заначке для своих золушек золотые туфли с серебряным шитьем, ныне редки стали. А если быть точным, совсем
