Отрадное - Владимир Дмитриевич Авдошин
– Что доволен – хорошо, Лёш. Не буду от тебя скрывать: у меня старый дом, его еще поднять надо.
– Ну будем что-то думать, Шур, будем думать.
Глава 2. Тетка Ксении
При рождении Ксении был составлен изустный договор её матери с теткой Лизой о том, что мать отдает ей, тетке Лизе, своего ребенка на полное содержание до тех пор, пока не найдет себе мужа. И тогда она заберет ребенка у вышеозначенной тетки Лизы без разговоров и каких-либо препинаний с её стороны. Действительно, после войны девок на выданье много перестаивало, женихов-то война повыбила. С ребенком шансов было мало.
Возможно, по молодости Шура считала договор вполне реалистическим. А тетка Лиза считала, что нет. Подергается девка, попробует кое-чего, наконец, сойдется кое с кем, а девчонку так при ней и оставит. Женщина она была одинокая, но сердечная. Но, хотя прошло немало времени, Шура-таки явилась пред очи тетки своей и сказала сакраментальные слова: «Я нашла себе мужа, отдай теперь мне ребенка, по нашему с тобой договору».
Тетка, как одинокий человек и нерожавшая женщина, видимо, хотела помочь матери, но в то же время хотела и сама быть матерью. И на словах выходило, что все довольны: и мать пошла работать и искать себе партнера, и тетка, севшая кормить, пеленать и воспитывать ребенка. Но когда прошел не год и не два, а пять лет, когда тетка уже и забыла думать о том, что где-то на свете есть еще одна мать, претендующая на этого ребенка, та вдруг появилась на пороге и бодро так сказала: «Ну вот, работать я работаю и серьезного человека теперь я нашла. Хочу забрать своего ребенка и устроить свою семью».
– Как? – сказала тетка, опешив, – я не могу отдать ребенка. Это мой ребенок. Я его воспитывала, кормила, прогуливала, клала спать. «Как я теперь могу отдать?» – кричало всё внутри её. Но матери она сказала:
– Нет, я не могу отдать. – И замолчала. Села и заплакала.
– Как? – сказала Шура. – Мы же договаривались! – и в гневе бросилась на тетку.
– Не знаю, не могу отдать – и всё. Не спрашивай меня. Я не могу. – И залилась слезами. – Я забыла всё, я породнилась с ней, я даже тебя не ждала. Я не понимаю сама, как это получилось и что мне теперь делать одной?
Сколько бы с ней мать ни говорила, она не уступила ей ни сантиметр, а только молча плакала. Как? Я пестовала её, недосыпала, недоедала, а при болезнях ребенка и жилы тянула. Я всем сердцем срослась с ней, и она меня знает как маму. Да, старенькую маму. Так она меня и зовет. И теперь, в пять лет – отдай? Не могу, ну вот как хочешь – не могу.
Шуру взорвало. Она тетке наговорила многого. Что в том, что ты воспитывала? Родила-то – я. Была сцена взаимонепонимания, каждая женщина злилась на другую, привезенные гостинцы остались на столе у Лизы, а сама мать ушла. Ребенок, поняв инстинктивно, что произошло что-то непоправимое, расплакался и убежал в угол. И так было трижды. Мать и тетка то мирились в слезах, то ссорились, потом плакали вместе и тут же расплевывались. И опять мать уходила. Именно в эти три дня Шура и надумала весь устный договор с теткой о своем ребенке перевести на бумагу с помощью нотариуса и прочитать тетке. И забрать ребенка, а в случае её отказа передать дело в суд. Сама ли Шура до этого дотумкала или ей кто присоветовал, но только прочитанная бумага возымела действие.
Выслушав, тетка не выдержала, подбежала к Шуре и красная-красная вскричала: «Не могу я больше, сил моих больше нет. Твой ребенок – бери, но глаза мои чтоб ни тебя, ни её больше не видели!»
И они поехали в родовой деревенский дом, плача и смеясь одновременно. Так, женской хитростью мать одолела её. И вот с тех самых пор в дамской сумочке, возможно, только для того письма и купленной, в шифоньере это письмо находилось всегда. На случай, если какие недомолвки поднимутся, чтобы все знали: по договору – она – мать Ксении, Шура, отдавала свою дочь, а как нашла себе Алексея, мужа, то сразу же приехала за дочерью, и, ни минуты нигде не медля, забрала её от тетки Лизы.
В детстве Ксения вроде даже читала это письмо, но по малолетству не запомнила. Но всегда твердо знала, что потом, когда-нибудь, если понадобится, прочтет. Большое письмо всегда лежало в большом пакете, в дамской сумочке матери, в которой та привыкла хранить немудреную косметику того времени – помаду, пудру, духи и черный карандаш. И сумка эта всегда стояла в платяном шкафу. Она не помнила, чтобы мать носила эту сумку с собой. Только в платяном шкафу.
И вдруг однажды Ксения полезла посмотреть его наличие, а письма-то и не оказалось. Она не стала расспрашивать мать, по какой причине. Возможно, смерть тетки Лизы и совершеннолетие дочери подтолкнуло Шуру избавиться от него, как от излишних теперь разбирательств, которые ни к чему уже не вели. Ведь прошло пятнадцать лет. И мать посчитала, что она сидела больше, а потом, что и вообще это глупость. Есть дочь и мать, какие еще тетки.
Глава 3. Добровольная народная дружина
Сразу после звонка в класс вошла Надежда Петровна, химичка и их классная, а за ней милиционер. Все инстинктивно напряглись. Но милиционер, представленный классной по имени-отчеству, добродушно улыбаясь, сказал:
– Вы – восьмой класс, вам пора уже задумываться о будущей профессии. Возможно, не всех, но тех, кто любит порядок у себя дома и следит за ним, мое предложение заинтересует. Я предлагаю вам быть помощниками милиции.
– Что? Воров и хулиганов ловить? – сострил кто-то с последней парты.
– Пока нет, – отвечал он по-серьезному, не обижаясь на шутку, – пока только поддерживать порядок в городе. А конкретно – сопровождать как уполномоченные местную электричку до Павловской слободы. Проверять наличие билетов и ссаживать, у кого их нет, смотреть, чтобы окна были закрыты, ну и больших бумаг нигде не валялось. Но хочу сразу вам сказать, какие блестящие перспективы откроются для того, кто поработает вместе с нами пару-тройку лет. Целевое образование в юридическом институте, где широкий спектр занятости как юношей, так и для девушек. Ну, а также хорошее распределение в Москве или здесь, по месту жительства. И зарплаты неплохие. Подумайте. Если что – приходите записываться. Адрес у
