Всему своё время - Валерий Дмитриевич Поволяев
Приходили люди, занимали места за длинным лакированным столом либо садились на стулья второго ряда. Многих из них Корнеев знал лично, но были и такие, кого он видел впервые. И эти незнакомые, совершенно чужие люди вселяли в него чувство тревоги, беззащитности – ощущаешь себя перед ними так, будто ты голый, не знаешь, от кого какой выпад последует.
Но выхода иного нет, надо держаться. Ведь пробурить только одну скважину – не десять, не сто, а всего одну – стоит более миллиона рублей. Новыми деньгами. Свыше десяти миллионов старыми. Старыми, поскольку недавно денежная реформа была, рубль обратился в десятикопеечную монету, люди еще не успели привыкнуть к новому исчислению и, разговаривая, добавляли: «новыми деньгами», «старыми деньгами».
«Все-таки интересно, где же Второе Баку – в Минусинской впадине или же у нас, в Западной Сибири? – думал Корнеев, глядя на суету в зале заседаний, вслушиваясь в говор и скрип расставляемых стульев. – Никому это не известно. Говорят, еще до войны, когда в Зауралье искали нефть, один нарком, разговаривая с геологами, высказался, что если они привезут ему в Москву хотя бы бутылку нефти, то он ее немедленно обменяет на цистерну коньяка и всю последующую нефть готов менять на крепкий солнечный напиток в пропорции один к одному. Шутка, конечно, но в каждой шутке есть доля правды. Увы, даже одной бутылки нефти геологи не смогли найти. Хотя, говорят, местные жители брали из черных пахучих луж заправку для ламп и печей, на реках случались нефтяные выбросы – ни с того ни с сего на гладкой речной глади вдруг вспучивался огромный черный пузырь, от которого бежала прочь рыба и на реке разливалось гигантское вязкое пятно, медленно плыло вниз. И долго потом в округе пахло керосином. Но тем не менее нефть, залежи ее люди не нашли. Все потому, что искали «земляное масло» вдоль дорог – железных и грунтовых, не уходя далеко от поселков, жилых мест, – так было удобнее. Удобнее, проще – в этом вся соль. А надо было забираться в глушь, в бездонь, в болота. Нефтяные «ловушки» именно под болотами расположены. Есть уже на счету одно нефтяное месторождение и одно газовое. Но таких единичных точек по всей стране – несметь, и все это единицы, малая малость, все это несерьезное, ничего общего с большой нефтью не имеющее». Вот о чем думал Корнеев.
Тем временем председатель госкомиссии поднялся из-за стола, оглядел присутствующих.
– Итак, начнем заседание, – объявил он. Посмотрел на Володю. Тот подобрался. – Вам первое слово, товарищ Корнеев.
Попытался Володя Корнеев обнаружить в его голосе поддержку, что-нибудь теплое, симпатию к маете и испытаниям сибирской нефтеразведки, к его собственным страданиям – увы, не обнаружил. Как, впрочем, не обнаружил ничего и враждебного. Голос председателя был ровным, деловым, одинаковым для всех. И для Корнеева, и для Сомова, и для профессора Татищева исключений не было.
Выпрямившись с указкой у доски, будто школьник, Корнеев оглядел собравшихся, втянул в себя сухой кабинетный воздух, наполнил им легкие, задержал дыхание на несколько секунд, выдохнул. Начал свою защитную речь.
То, о чем он говорил, было известно многим. И знаменитая губкинская теория о том, что угольная фация Урала, протягиваясь на восток, переходит в нефтяную, а точнее, в морскую, что весьма красноречиво доказали ученые, и то, что в основе этого учения, несмотря на красноречие и убедительность, лежат гипотезные, как говорится, сопоставления – вычисленные, а не точная научная информация, и бои вокруг этой теории, и случайные, почти анекдотические находки (например, геолог Туаев, изучая керны, а также долота, поднятые с глубины, неожиданно нашел в расщелине одного долота кусок арагонита, пропитанный нефтью, вот ведь как! Нефть! Есть все-таки она, есть! Потом оказалось, что арагонит был привезен вместе с трубами из Дагестана, когда буровые перебрасывали из благодатного горского края в Сибирь), и теоретические выкладки профессора Коровина, учеником которого являлся Татищев. Коровин был специалистом по тектонике Западной Сибири – в этом деле ему не было равных – и научно обосновал существование подземной страны Тоболии. Правда, он ее называл не страной, а континентом, но не в названии суть. В другом. Профессор научно доказывал, что от Казахстана до Заполярья тянется огромный невидимый массив – палеозойские отложения, – и макушка его приходится как раз на те места, где, по предположению академика Губкина, есть нефть. Макушка эта практически выныривает из-под земли на поверхность. Но вот какая вещь – она палеозойская. А в палеозое, как известно, нефти нет. Это знают все геологи мира, это примерно то же, что для любого школяра таблица умножения истина такая же незыблемая, как «дважды два – четыре». И если уж и есть нефть, считали Коровин и Татищев, так это только по краям континента Тоболии, там, где мертвый неурожайный палеозой уходит в земную глубь и его накрывает сверху плодородный мезозой. Там образовались бездонные рвы, огромные земные пузыри, в них-то и надо искать нефть.
Но теория теорией, а практика практикой. Теоретически ошибаться можно сколько угодно – до бесконечности, можно вдосталь ставить себе синяки и шишки, и стоит это недорого (заработная плата нескольких ученых), а вот практически подтвердить теорию – вещь уже иного порядка.
Коровин и Татищев обладали большим весом, авторитетом, умели бить сильно и без промаха, Губкина же не было на свете. Поэтому ситуация складывалась так, что еще немного, еще чуть-чуть – и буровые вышки в Западной Сибири будут демонтированы, переедут на Алтай, на речку Минусу, в Кузбасс, а губкинская теория будет предана забвению, вместе с теорией канут в никуда, в безмолвие и сторонники ее. В том числе и Корнеев. Эх, помощи бы ему сейчас, помощи!
Он говорил тихо, чуть подрагивающим от напряжения, от ощущения неизвестности, от того, что может произойти нечто непоправимое, голосом, маялся: ведь любому из присутствующих дано право безнаказанно уложить его на лопатки.
Собравшиеся внимательно слушали его, и в этом пристальном внимании Корнеев видел недобрый знак.
– Все-таки в Западной Сибири, этой огромной, заполненной болотами низменности, – Корнеев ткнул себе за спину указкой в карту, висевшую рядом с чертежами, – имеется нефть. Она есть. То, что поиски пока ни к чему не привели, – он на секунду остановился, перевел дыхание, продолжил прежним тихим, напряженным голосом, – ни о чем не говорит. Я не останавливаюсь на малых пока результатах, они всем известны: зереновский газ и
