Над Нейвой рекою идем эскадроном - Олег Анатольевич Немытов

– Да, потери мы понесли просто колоссальные. За всю компанию самые тяжёлые. Нам бы сейчас в тыл, на пополнение! Так нет, нас снова бросают в бой! Теперь на станцию Агрыз перебрасывают! Там тоже жарко, 18-я дивизия не справляется! Мобилизованные бегут!

И, посмотрев на Толмачёва, проговорил:

– Я тут вот что решил, посоветовавшись с комдивом… Делать нечего, пополняться будем на ходу! Для формирования маршевых рот в нашем полку и в нашей бригаде нужно отправить своего офицера в тыл. В Тюменский округ. Я решил назначить туда вас, подпоручик! Вы достаточно хорошо повоевали, не ранены, так живите ещё и здравствуйте! Идите, получайте командировочные, сухой паёк и сегодня же отправляйтесь!

Глава 16

Хрупкое перемирие

Алапаевск, казалось, уже вошел во вкус мирной жизни. Горожане, как могли, налаживали быт, офицеры в свободную минуту продолжали развлекаться с дамами под граммофон, а заводское руководство замахнулось на постройку узкоколейки, связавшую Алапаевск с Нейво-Шайтанским заводом. Городская дума тем временем приняла закон о налоге на перемещение грузов, следующих транзитом через город… Сгущающихся над новой властью грозовых туч пока никто не замечал. К сообщениям о вновь появившихся в лесах Алапаевска красных партизанах, об их рейдах на север и по северо-восточным окраинам, о пленении посланного против большевиков отряда горожане отнеслись как к обыденным новостям. Впрочем, горе-пленные скоро вернулись из своего плена, рассказав при этом, что победители их не только не обижали, но даже угощали за свою победу самогоном. Правда, многие из них стыдливо умалчивали о том, что по приказу партизанского командира верст двадцать их гнали по лесу без штанов… Но и это скоро стало известно – после того как кое-кто развязал язык, будучи в подпитии.

А всколыхнуло город горе: сразу несколько десятков семей получили в начале июня похоронки. Прошли отпевания по всем церквям города и района. Среди погибших были не только добровольцы, но и мобилизованные, мастеровые, оторванные от их привычного труда и семей, крестьяне, чьи-то сыновья, отцы, братья. Не одна мать и не одна вдова тогда заголосила на весь квартал…

Как раз в один из таких дней офицеры сидели в комендатуре и решали, что делать дальше. Всё началось с того, что прапорщик Евгений Таланкин, шелестя страницами, просматривал очередной номер газеты «Уральская жизнь» и меланхолично прочитал вслух:

– … «Выдержав тяжёлый бой, наши доблестные войска отошли на заранее подготовленные позиции»! И так каждый день в течение последних двух недель! Этак они и до Алапаевска скоро докатятся!

– Не балагурь, Женичка! – оторвавшись от бумаг, разложенных на столе, бросил комендант поручик Иванов. – Давай лучше решать, что нам-то делать!

– А что… от Белоцерковского ещё не было приказа чемоданы собирать!

– Таких приказов может и не быть. Когда дело дойдёт до драпа, кому будет интересна судьба каких-то поручика и прапорщика, застрявших в захолустье… Кстати, штурмовую бригаду из Ирбита под Екатеринбург переводят! Что бы это могло значить?

– Нам, Витя, она и раньше была не подмога. После разгрома нашего отряда они чуть-чуть углубились в лес и вернулись обратно. Я спрашиваю командира: как так? Почему вы весь лес хотя бы на пятьдесят вёрст не прочесали? У вас пулемёты, орудие! А он мне: «Я только за Ирбитский уезд отвечаю, и здесь порядок, а Верхотурским уездом пусть занимается тот, кто к нему приставлен. Дадут приказ – пойду хоть до самого Верхотурья, а нет – я свой приказ выполнять буду». А свой у него приказ – сидеть в Ирбите, да с бабами развлекаться!

– Ладно, по слухам эти дезертиры, то бишь красные партизаны, собираются занять город. Ну, скажем, даже не занять, а вступить в него. Это, как ты понимаешь, с нашей одной комендантской ротой будет для нас катастрофа. Не вооружать же нам опять этих… – Поручик не стал договаривать кого, Евгений и так понял, о ком речь.

– По моим сведениям, у них до трёхсот штыков, до ста сабель при нескольких пулемётах! Но у нас, Витечка, есть два десятка арестованных их пособников, разведчиков и связных. Что мы можем использовать, держа их заложниками.

– Плевать они хотели на всех заложников! Если они и о родственниках своих не думают, а ведь они тоже у нас в руках. Надо срочно просить подкрепления у Белоцерковского!

– Но, Витя, пока суть да дело… нам все равно драпать, наверное, придётся, чтобы хотя бы самим себе мир обеспечить! Обратимся к полковнику, напомним о себе! Кого в условиях такого мощного наступления красных он нам даст? Кабы самих в окопы не отправил… Уж извини, я навоевался, по ранению сюда попал! Больше не хочу!

– А что делать? Стреляться?

– Погоди, Витя! Есть тут одна мысль! Может, путём мирных переговоров заключим временное перемирие с краснюками сроком на один месяц? А лучше до нашего дёру, им ведь тоже лишние проблемы не нужны!

– С ними перемирие?! А как? – недоверчиво, но с надеждой в голосе заговорил поручик.

– Ты этого прохвоста из профсоюза помнишь? Арефия Кабакова, которого мы от мобилизации отмазали? Который, поговаривают, ещё взятки дал прошлой следственной комиссии за комиссара Коробкина, чтоб отпустили?

– Я его не то что помню, а знаю, Женя!

Вскоре руководитель профсоюза Алапаевских металлистов предстал перед офицерами. Не давая ему сообразить, зачем его вызвали, прапорщик Таланкин задал ему вопрос, от которого Кабаков даже сник на некоторое время:

– Ты можешь нам устроить встречу с командованием партизан? Мы хотим устроить что-то вроде мирных переговоров! – попытался ему объяснить Евгений.

– Я-то тут при чём? Устраивайте!

– У тебя или у членов твоего профсоюза есть с ними связь, мы знаем, не крути!

– Вот что! – перебил мирную болтовню Таланкина комендант. – Не выполнишь нашу просьбу – отправишься туда, от чего мы тебя отмазали!

– Ну, хорошо! Я подумаю, как это сделать.

– Вот-вот подумай! Только недолго, больше суток мы ждать не можем! – окончательно взяв переговоры в свои руки, сказал Иванов.

И вот через сутки, когда оба офицера пришли в условленное место в трущобах Алапаевских рабочих бараков, им завязали глаза и, несколько раз поводив по кругу, помогли спуститься в какое-то подземелье. После того как повязки сняли, при свете тускло святившей лампы два незадачливых «Орфея» увидели человека с угрюмым, пожелтевшим от недостатка солнечного света лицом. Прапорщик Таланкин едва вспомнил по приметам, что это, должно быть, Мишарин, один из уцелевших подпольщиков с Боровского болота, так и не арестованный Обуховым. Видимо, он так и сидел в подземелье. Кроме него здесь были ещё два человека: в одном