Граница - Станислава Радецкая
Йохан усмехнулся.
- Надо выбросить камни.
Прозвучало двусмысленно, но Диджле не понял скрытой подоплеки и расстегнул пуговицы на подсумке. Он деловито ссыпал золото к себе в карман, складывая горку из камней, точно маленький курган.
- Почему ты отпустил его? – внезапно спросил осман, не поднимая головы от работы. Из его рта шел белый пар.
- Нас было двое против троих. Даже если бы мы победили их в драке, за нами началась бы охота.
- Но ведь это тот человек, с которым ты играл в карты! Он заставил своих людей избить тебя, меня бросил в пещеру. Он заслуживает смерти. Ни один справедливый суд не сможет его оправдать.
Йохан долго молчал, прежде чем ответить. Он не узнал в вымогателе того влаха, который когда-то дал ему насмешливый совет не лезть на рожон, и теперь к печали и усталости прибавилась еще и досада. Куда ни кинь взгляд, везде он отставал на шаг от недругов и неприятелей. Главарь разбойников был связан с Вяземским; еще один штрих к светскому портрету князя.
- Я не признал его.
Диджле тяжело вздохнул.
- Но даже если было бы наоборот, - продолжил Йохан, - что мы могли сделать? Барон фон Фризендорф не встречался с разбойниками, осман, служивший у господина фон Бокка сокольничим, бесследно пропал. Выдать его гренцерам – выдать себя. И как знать, чего бы наговорил им князь Вяземский про нас!
- Не надо было уезжать. Не надо было возвращаться под иной личиной, - буркнул Диджле. – Это все оттого, что ты опозорил честную девицу. Тебе надо было остаться с ней и жениться, как подобает мужу благородному.
- Я женюсь на ней, - вяло возразил Йохан.
- Женись сейчас!
- Тогда она попадет в беду. Чем дальше она от меня сейчас, тем лучше для нее.
- Она уже в беде, - Диджле запальчиво уронил камень, и горка развалилась. – Ты медлишь недостойно мужчины! Моя сестра выбрала смерть позору, и, если ты погубишь эту хорошую девушку, клянусь, я не прощу тебя и отрекусь от нашего братства.
Снег садился на брови и ресницы, таял и стекал по щекам. Йохан поморщился. Он провел ладонью по лицу и натянул перчатку. Вокруг было темно и тихо, ни ветерка, ни скрипа дерева, и каждое слово словно угасало в мутной снежной пелене.
Поражение. Так можно было полностью описать все чувства и мысли, которые захватили Йохана. Пройссен пропал бесследно, Цепной Пес по-прежнему занимался темными делами, разбойники ходили на свободе, Вяземский угрожал разоблачением – падать дальше некуда. Нестерпимо захотелось увидеть Анну-Марию и обнять ее, почувствовать теплое податливое тело в своих руках, прикоснуться к ее нежной шее, услышать ее заботливый голос. Бедная девица, должно быть, взаправду мучилась, но разве не станет она мучиться еще больше, если свяжет свою судьбу с наемником и грабителем? Бродить по городам и весям с ребенком на руках, странствовать без передыху по Империи, стирать, готовить, спать на еловых ветках, вести жизнь бедную и трудную – разве этого она заслуживает? Нежная кожа быстро темнеет под солнцем, платья и туфли изнашиваются в дороге, а характер неизменно портится, ибо нет помощи ни от родных, ни от друзей.
Вместо образа Анны-Марии Йохан опять увидел лицо баронессы Катоне. Вот кому не приходилось терпеть ни тягот, ни лишений! Изнеженная, избалованная женщина, такая же, как весь прогнивший и лицемерный свет, мающийся от скуки и не знающий, куда еще потратить денег, чтобы ублажить свое любопытство.
- Прости, если я был слишком резок, - уже тише добавил Диджле. – Я знаю, ты – хороший человек, брат. Но если бы ты был правоверным и вел жизнь благонравную, ты б не запутался. Дорога перед тобой лежала бы прямая – жениться на хорошей девице, унаследовать дело ее отца, раз он благоволил к тебе, а дальше быть почтенным господином! Нет жизни почетней!
Йохан невесело рассмеялся и неожиданно обнял османа за плечи.
- У меня есть собственный непорочный дикарь! Свой Пятница и свой Простодушный. Похоже, что умные мира сего не так уж были неправы, когда искали чистоты и верности среди людей далеких от цивилизации!
- Пятница – это день, - обиженно возразил Диджле. По его лицу было видно, что он недоумевал перемене в настроении названного брата. – И я отнюдь не простодушен и дик. Это здесь дикарь на дикаре, хоть и кичатся платьем и манерами.
- Я думаю, мы скоро уедем, - уже серьезно ответил Йохан, пропустив мимо ушей его слова. – Если только снег не перекроет дорогу. Ты прав. Что думать о деньгах, если верней будет заработать их в другом месте? А о справедливости и подавно думать не приходится…
- А Анна-Мария?
- Я поговорю с ней.
Это обещание не успокоило Диджле, но он все-таки замолчал. Когда он закончил выгребать деньги и сложил мешочки, Йохан повесил подсумок на сук дерева, пояснив, что глупо таскать приметную вещь с собой. Замерзший осман не возражал и только просиял, когда Йохан добавил, что пора идти домой к Шенбергу.
После того, как они отогрелись, выпили горячего кофе и поужинали в компании любезных хозяев, Диджле долго копался в своем сундучке, где хранил дорогие сердцу вещи; он долго стоял на коленях над расшитой сестринской подушечкой, поглаживая ее пальцами, пока Йохан отвечал на письма, пришедшие за время их отсутствия. Осман вытащил из сундука деньги в суконном мешке, подошел к названному брату и с поклоном положил их к его ногам.
