Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина
За всеми беспокойными делами, она не заметила, как простудилась и слегла. Потемкину, вестимо, сообщили об том. Но он не токмо не появился, но даже записки не прислал. На что Екатерина, обижено отписала ему:
«Ну, батинька, ждала я до двенадцати часов, думала, что пришлешь по причине вчерашней моей боли спросить, какова я. Но вижу, что моя ожиданья тщетна, хотя знаю, что сие отнюдь не от того, что я не в памяти Вашей. Однако, как Вы делами упражнены, а я уже отделалась, то сие пишу к Вам, дабы узнать, живы ли Вы. А я жива».
Он ответил ей, что был на политическом собрании за полночь и просил об том прощение, что запамятовал о записке, но думать о ней думал. Последние его слова были ей бальзамом на сердце:
«Боже мой, увижу ли я тебя сегодни? Как пусто, какая скука. Я политическое ваше собранье желаю быть везде, где хотят, а мне бы быть с тобою».
Потемкин писал, что он из-за передряг в коллегии не в настроении. Она отвечала:
«Дурное настроение и нетерпение вредят здоровью. Все, что делается со злобой и нетерпением, сделано плохо и гнусно. Когда поддаются дурному настроению, то из досады и по недомыслию всегда принимают самое дурное решение. Вот, что я прочла в одной книге. Если вы находите, что моя книга права, приходите ко мне».
* * *
Много чего знал Лев Нарышкин и Андрей Разумовский (главным образом от своего отца и друга – Великого князя) о жизни Екатерины и ее бывшего фаворита Григория Орлова, но оказалось, что проживший в России французский посланник де Корберон, прожив здесь каких-то полгода, знает гораздо больше. Он утверждал, что некий шевалье Козимо Мари, итальянец, был близок с Алексеем Орловым, коий и рассказал ему, что Григорий, брат его, был деликатно удален со двора благодаря его врагу Никите Панину и что Григория спас его старший брат Иван, коий убедил императрицу в его невиновности, коя вернула его после того ко двору, но поскольку здоровье Григория стало сдавать, он отправился поправить его за границу, но вскорости вернулся назад. А фавор Потемкина вот-вот закончится, тем паче, что недавно он получил в подарок от государыни шестнадцать тысяч душ крестьян – верный признак скорой отставки. Корберон верил россказням Козимо, что Григорий Орлов был тайно женат на императрице. Все оные слухи француз со страстью исповедовал своему старшему товарищу – графу Нарышкину.
Обер-шталмейстер Лев Александрович Нарышкин показывал французу де Корберону и пруссаку Ангальту картинную галерею императрицы. Оба иностранца были в восторге от прекрасных полотен. Француз, однако, обратил внимание, что помещение галереи узко и поелику не очень удобно рассматривать картины. Принц Ангальт, лет на десять старше француза, был более любезен и обходителен. Некрасивое, но выразительное его лицо выказывало восторг. Когда перешли в покои императрицы и осмотрели Эрмитаж, всем понравился бюст Дидерота в исполнении ученицы Фальконе, мадемуазель Колло. Понравился и Зимний сад рядом с Эрмитажем. Принц Ангальт умилился надписью на доске перед Эрмитажем: «Хозяйка оных мест не терпит принужденья». Потом они обедали вместе в покоях Потемкина.
Нарышкин, беседуя с Потемкиным, краем уха слышал, как Андрей подсмеивался над влюбленным в Плещееву принцем Ангальтом, в коего в свою очередь была влюблена красавица княжна Анастасия Дашкова. Вскоре молодые люди ушли на репетицию какой-то пьесы для домашнего театра.
Записки императрицы:
С сего года казахам разрешено кочевать в пределах традиционных пастбищ, попавших за пределы пограничных линий по Уралу и Иртышу.
* * *
Императрица была в крайнем раздражении: любимец ее, Григорий Потемкин позволял себе затевать частые ссоры буквально на ровном месте. Он должон был быть на обеде, где присутствовало высшее духовенство, Петр Румянцев, Александр Вяземский, глава Ямской канцелярии Алексей Логинович Щербачев и другие лица. Она видела, что все искали глазами Потемкина и тихонько выказывали удивление касательно его отсутствия, понеже днем ранее Потемкин обедал с государыней в узком кругу.
Утром следующего дня Екатерина отправила к нему записку с приказом раздать лучшим образом деньги в полках. В ответ он написал, что раздаст их так, как благоудобно ей, на что она немедленно в примерном неудовольствии отписала ему:
«Прошу о сем ясно сказать, как луче, а отнюдь не ответствовать, “как благоугодно Вам”, ибо я ищу ясности и лучей, дабы опять не было от недогадки моей, как у Троицы, что ход с крестами очутился позади кареты оттого, что не знала, что он у приходской церкви, а его позади народа не видно было. Просим о сих наших докладах не гневаться, а ответствовать без гнева, ибо и мы негневны, а токмо голову ломаем о сотворении Креста Господня. При самом возхожденьи солнца из недр сна».
Такого строгого письма Потемкин никогда прежде не получал. Ну да, он виноват, что карета по его недосмотру оказалась впереди крестного хода, но с кем не бывает!
Ответа не последовало, тогда она отправила ему еще одну записку, с упреком о случае перед крестным ходом:
«Деньги четыре тысячи привезли для трех полков, и я приказала тебе сказать, чтоб изволил взять на каждый, колико надобно, а ты ответ прислал, что не знаешь и не помнишь. Я такожде не знаю, как фрунт проеду. Остановиться ли, дабы мимо прошли нас или нет?
Кукла, или ты спесив, или ты сердит, что ни строки не вижу. Добро, душенька, накажу тебя, расцалую ужо. Мне кажется, ты отвык от меня. Целые сутки почти, что не видала тебя, а все Щербачев и другие шушеры, что пальца моего не стоят и тебя стол толико не любят, те допускаются до вашего лицезрения, а меня оттерли. Добро, я пойду в General des Jamchiks – в ямщицкие генералы возле вас, то получу вход к Высокопревосходительному».
Отослав цыдулю, Екатерина ждала ответ с трепетом, боялась его гнева, понеже знала, Гриша обязательно почувствует и отреагирует на ее неудовольствие. Но надеялась на его великодушие, тем паче, что нынешний день было намечено вместе провести весь вечер с их крошкой Лизанькой. И все-таки она его дождалась: веселого и щедрого душой.
* * *
В полдень следующего дня Екатерина
